Читаем Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков полностью

Согласно свадебному чину Андрея Старицкого, в январе 1533 года (точный день не указан ни в сохранившемся кратком черновом оригинале свадебного чина, ни в последующих копиях) князь Андрей обращается к своему брату Василию III с просьбой о разрешении жениться («чтоб ему князь велики(й) ослободил женитись»). Василий III одобрил ходатайство — возможно, еще до формального, ритуализированного согласия. Свадьбу отпраздновали 2 февраля того же года[326]. Из текста неясно, каким образом была выбрана невеста, однако в черновике на этом этапе повествования есть некоторые правки, указывающие на смотр невест. Вначале в тексте утверждается, что великий князь сам выбрал брату невесту — наказал ему, князю Андрею, взять княжну Евфросинию, дочь князя Андрея Хованского, в жены («а велел ему князю поняти княж Ондрееву дочь Хованского книжну Офросинью»). Но в окончательной версии эта фраза была изменена: выбор невесты осуществляли оба — и великий князь, и его брат, жених. Как здесь сказано, «и полюбили девку княжну Офросинью княж Ондрееву Хованского»[327]. В такой фразе «полюбили» означает «предпочли» и указывает, что были и иные кандидатки — как на смотре невест.

Личность избранной невесты заставляет предположить, что смотр невест проводился. Евфросиния относилась к тому типу невест, который был сформирован двумя столетиями проведения их смотров: молодая и здоровая девушка из семьи, не принадлежащей к центральным силам при дворе. Позднее в том же веке Хованские будут играть при дворе важную роль, особенно, конечно же, Ефросиния, и от этого брака пойдет линия Старицких — младшая линия династии, сохранявшая свое значение в период правления Ивана IV, пока он не уничтожил ее в 1569 году. Но в 1533‐м Хованские ничем не отличались от других великокняжеских родственников, знатных князей, заблокированных на одной из внешних орбит придворного круга[328].

Женитьба князя Андрея Старицкого в 1533 году была, вероятно, попыткой восстановить династию, которая оказалась очень близка к уничтожению усилиями по укреплению принципа первородства. Василий III разрешил брату жениться, потому что ко времени свадьбы в феврале 1533 года московская линия династии Даниловичей состояла лишь из двух маленьких сыновей Василия III (Ивана и Юрия) и двух его братьев — одного, никогда не посягавшего на его власть (Андрея Старицкого), и второго, ненадежного и презираемого (Юрия Дмитровского). Если бы Василий III умер — а его слабое здоровье заставляло задуматься о приближающейся смерти, — то надежды династии были бы возложены на его малолетних детей. Независимо от того, был ли брак князя Андрея заключен после проведения смотра невест или без смотра (но, скорее всего, тот проводился), нет никаких сомнений, что целью данного брака было «пополнить запасы».

Иван IV и воссоздание династии

После смерти Василия III в 1533 году первую попытку дать Ивану IV шанс «пополнить запасы» предприняли осенью 1543 года, когда юноше было 13 лет. На то время Московия была вовлечена в переговоры между Польшей и Литвой по возобновлению пятилетнего перемирия между двумя соседями, заключенного по окончании недавней войны (1534–1537)[329]. Среди вопросов, которые поднимались во время этих переговоров, был и возможный брак юного Ивана IV и дочери польского короля Сигизмунда I (годы правления: 1506–1548), младшего брата и наследника великого князя Литовского Александра, который, как мы видели, был женат на сестре Василия III Елене. Русские источники не сообщают, на кого именно нацеливались эти матримониальные переговоры, но у Сигизмунда I было две дочери на выданье: Анна Ягеллонка около 20 лет и Катерина Ягеллонка примерно около 17 лет. Две старшие сестры, Хедвиг (Ядвига) и Изабелла, уже вышли замуж. В сохранившейся «памяти», адресованной «Борису Иванову сыну Сукина», одному из послов, описано, как ему следовало убедить поляков, что юный Иван достиг зрелости и может жениться:

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология