Читаем Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков полностью

Свадьба Ивана IV и Анастасии Юрьевой 3 февраля 1547 года — менее чем через два месяца со дня упомянутой аудиенции — состоялась после наиболее детально документированного смотра невест XVI века, собравшего кандидаток из многих мест Европейской России. Поиск претенденток начался не позднее декабря 1546 года и, очевидно, продолжался до конца января 1547-го[333]. Вероятно, Анастасия не была чужой для Ивана IV или высокородных семей Кремля. В ее роду было много бояр, начиная с основоположника рода — Андрея Ивановича Кобылы, упомянутого в источниках в 1346/1347 году. Потомство Андрея было многочисленным и делилось на несколько генеалогических ветвей, со временем превращаясь в отдельные семьи при дворе. Анастасия происходила от четвертого сына Андрея, Федора Кошки, бывшего боярином с 1389 года до своей смерти в 1408‐м. Прадед Анастасии, Захарий, был боярином, как и ее дед, Юрий. Анастасия принадлежала к юрьевской линии ветви Кошкиных — одной из ветвей рода Андрея Кобылы. Имя каждого мужчины становилось фамилией для последующего поколения: так, предки Анастасии назывались Кошкиными от Федора Кошки, Захарьиными — от Захария Ивановича и Юрьевыми — от Юрия Захарьевича. Отец Анастасии, Роман (единственный из ее предков, не бывший боярином), дал свое имя династии Романовых — ветви, которая пошла от брата Анастасии, Никиты Романовича[334]. Таким образом, Анастасия происходила из знатного старинного боярского рода, но в недавнем прошлом потерпевшего неудачу. Отец Анастасии умер в 1543 году, так и не успев стать боярином, хотя этот чин принадлежал бы ему по праву — согласно месту Романа Юрьевича в клановой иерархии и согласно традиции наследования боярского чина. Из-за его преждевременной смерти эта самая традиция лишила его потомков права на боярский чин. Получается, что Анастасия происходила из небоярской линии своего рода — как и Соломония Сабурова, если возвращаться к 1505 году, — и по иронии судьбы не известность ее происхождения, как иногда утверждают, а скорее относительная удаленность невесты от самых известных имен (и при дворе, и в ее собственном роду) давала двойные преимущества — и близость, и дистанцированность, — которые могли быть столь привлекательны для других бояр. Именно брак Анастасии с царем помог ее семье восстановить былую славу[335].

Ученые спорят, почему выбор Ивана IV пал именно на Анастасию, но в большинстве своем отмечают ее выдающуюся красоту или значимость семьи. Карамзин — преданно поддерживавший пропаганду Романовых — видел в выборе Анастасии исключительно результат смотра невест 1546–1547 годов: «Но не знатность, а личные достоинства невесты оправдывали сей выбор, и современники, изображая свойства ее, приписывают ей все женские добродетели, для коих только находили они имя в языке русском: целомудрие, смирение, набожность, чувствительность, благость, соединенные с умом основательным»[336]. Настроенный более практично С. М. Соловьев считал, что выбор Анастасии был обусловлен скорее известностью ее семьи во время правления Василия III, нежели качествами самой невесты. Также он полагал, что преимущество будущей царице мог дать тот явный нейтралитет, которого придерживался ее род во время противостояния придворных фракций при малолетнем Иване IV[337]. Р. Г. Скрынников уверен, что Иван знал Анастасию до свадьбы, но, по мнению ученого, решение об их браке принимали бояре при молодом царе, а не он сам: «На боярских смотринах царю сосватали Анастасию, дочь окольничего Романа Юрьевича Захарьина. Отец царской невесты был ничем не примечательным человеком. Зато ее дядя подвизался при малолетнем Иване в качестве опекуна, так что великий князь знал семью невесты с детства»[338]. Изабель де Мадарьяга согласна с тем, что решение было принято заранее, и высказывает предположение: «У такого выбора было преимущество в том, что он не вводил новую боярскую семью в хрупкое равновесие при дворе, поскольку она уже находилась там»[339].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология