Читаем Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков полностью

Эпизод с Ягеллонами сигнализировал о конце периода, длившегося от 1526 года до смерти второй жены Ивана IV в 1569 году, — периода, когда определялось место смотров невест в политической культуре Московии. В эти годы Василий III, Иван IV, а также бояре и их родственники решили продолжить практику смотра невест, опробованную впервые в 1505 году, и даже распространить ее на повторные браки правителя (Василий III) и браки его родственников (Юрий Васильевич и Владимир Старицкий). Это были десятилетия, когда смотр невест закрепился в Московии как царская матримониальная традиция и его связь с большой политикой упрочилась. В ходе шести смотров невест с 1505 по 1549 год (а возможно, даже семи, если и в 1555 году проводили смотр для Владимира Старицкого) установилась процедура поисков царской невесты (искать по всему царству), выявились главные акторы поиска (бояре и их жены, которые проверяли, в том числе физически осматривали, претенденток), а также была согласована и определена роль, которую предписывалось играть жениху при выборе будущей супруги. К 1571 году, когда Иван организовывал свой второй смотр невест (для своего третьего брака), обычаю было уже полвека и при планировании женитьбы в правящей династии он стал применяться по умолчанию, как сущностный элемент политической системы.

Эпизод с Ягеллонами показал также изменения в размышлениях Ивана IV о наследниках и престолонаследии. В 1540‐х и 1550‐х годах самоуверенность молодого и крепкого Ивана IV и его советников простиралась на династию в целом — на трех молодых мужчин (сам Иван IV, Юрий Васильевич и Владимир Старицкий), которые могли пополнить династию, обескровленную жестоким введением принципа первородства. Но к 1560‐м годам Иван IV уже повидал смерть трех дочерей и двоих сыновей в колыбелях. Два оставшихся сына (Иван и Федор) не могли полноценно обеспечить престолонаследие, в особенности когда стало видно, насколько слаб здоровьем младший из них, Федор. Вместо того чтобы успокоиться, положившись на плодовитость Владимира Старицкого, Иван оказался во власти старых страхов и подозрений относительно младших родственников и стал считать Владимира угрозой. Вряд ли можно назвать совпадением, что Владимира Старицкого казнили через месяц после смерти второй жены Ивана IV, Марии Темрюковны. Эти казни были не столько действиями сумасшедшего по уничтожению семьи, сколько отчаянной попыткой вернуть контроль над династией. Еще сильнее это отчаяние проявится в последующие годы правления Ивана IV, когда он будет надевать венец перед алтарем снова и снова в надежде родить еще наследников и будет организовывать браки сыновей и других членов династии. Настало время обратиться к последнему периоду его правления.

Глава 4. «Чтобы смягчить меланхолию»

Многие жены Ивана IV

Московский царь, чтобы смягчить меланхолию, нараставшую от тех вещей, что закончились для него плохо, и отвергнув прежнюю жену из‐за ее характера, что разрешено ему делать столько раз, сколько он пожелает, будучи к этому моменту шесть раз женат, женился снова после публичного оглашения о созыве дев; и в то же время он также заставил жениться многих своих бояр и советников[402].

О последнем смотре невест для царя и его последней женитьбе рассказал польский дипломат Рейнгольд Гейденштейн, чье описание Ливонской войны было опубликовано в 1584 году, в год смерти Ивана IV. В приведенной выше цитате из его рассказа соединились многие нерешенные вопросы о личной жизни Ивана IV: количество жен, причины жениться так часто, легитимность последних «разрешенных ему» браков и продолжение использования им смотров невест. Несомненно, среди тех вещей, что пошли для него не так, была его семейная жизнь, особенно его маниакальная одержимость обеспечением себя сыновьями-наследниками. Текст Гейденштейна представляет собой дорожную карту для исследования некоторых малоизученных областей биографии грозного царя.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология