Читаем Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков полностью

Мы можем сказать наверняка, что разрешение на третий брак не было получено как само собой разумеющееся. Ивану IV пришлось обратиться за этим разрешением — благословением — к церковным властям, поскольку в православном восприятии таинства венчания три брака канонически возможны для христианина только с благословения духовника, и то лишь благодаря его снисхождению и с предписанием покаяния[407]. И все же Иван IV и его советники задействовали все возможное, чтобы обосновать свою просьбу. Иван IV привел три основных аргумента. Во-первых, он доказывал, что новый брак необходим «ради нужи телесныя», очевидно, основываясь на словах апостола Павла: «…аще ли не удержатся, да посягают: лучше бо есть женитися, нежели разжизатися» (1 Кор. 7:9). Другими словами, Иван IV настаивал, что новый брак предохранит его от греха. Во-вторых, он напомнил церковным иерархам о юном возрасте своих сыновей («чад ради своих, совершена возраста не достигших») и указал на свою обязанность воспитывать их, а также, вероятно, на их потребность в мачехе. (На момент смерти Марии Темрюковны Ивану Ивановичу было 15, а Федору Ивановичу 12 лет.) В-третьих, по этим и, возможно, иным причинам Иван заключал, что уход в монастырь для него неприемлем («того ради во иночество отъити не возможе»). Он решил, что должен остаться в миру, поскольку его плотские желания не утихли и обязанности отца не закончены. Из всех аргументов самым весомым для митрополита Кирилла был, вероятно, первый — незаконный секс (прелюбодеяние) всегда воспринимался как представляющий наиболее разрушительную опасность для души, — и он благословил Ивана IV на новый брак, чтобы не вводить его в соблазн[408].

Не выказывая ни малейших признаков стыда или вины, Иван IV и его советники организовали смотр невест, который стал, возможно, самым масштабным за примерно два столетия существования этого обычая в Московии. Согласно Таубе и Крузе (двум ливонским дворянам, плененным в начале Ливонской войны — в 1559 (Таубе) и 1560 (Крузе) годах — и ставшим позднее советниками царя, каковыми они оставались до своего бегства в Польшу в 1571 году), царь в течение года собрал 2000 девушек в свою опричную резиденцию, Александрову слободу[409]. Смотр невест был столь обширным, потому что выполнял двойную функцию: он должен был выявить не только третью жену для царя, но и первую для его старшего сына. Об этом смотре известно очень мало, за исключением его итога. 26 июня 1571 года Иван IV огласил свой выбор в пользу Марфы Васильевны Собакиной для себя и Евдокии Богдановны Сабуровой для своего сына и наследника, царевича Ивана Ивановича[410]. Это тот же род Сабуровых, из которого происходила первая жена Василия III, выбранная на самом первом смотре невест в 1505 году (Евдокия была четвероюродной сестрой Соломонии, жены Василия III)[411]. Между двумя свадьбами, отца и сына, прошла неделя. Иван IV женился на Собакиной 28 октября 1571 года[412], а царевич Иван Иванович вступил в брак с Сабуровой 4 ноября того же года[413]; судя по всему, обе свадьбы сыграли в Александровой слободе.

Собакины — древний род, его представители находились на великокняжеской службе с 1430‐х годов. Василий Иванович Собакин отмечен как боярин, поставивший подпись под духовной Василия II, но боярская ветвь рода впоследствии угасла[414]. Представители других ветвей продолжали нести государеву службу в провинциальных центрах: в Дворовой тетради 1550‐х годов Собакины записаны как «дворовые дети боярские» в Коломне, Твери и в Новгородской земле (в частности, в Бежецком Верху)[415]. Они принадлежали к тому же роду, что и Нагие, из которых происходила первая невеста князя Владимира Старицкого и будет происходить последняя жена Ивана IV[416]. Собакины также могли приходиться дальними родственниками первой жене Ивана IV, Анастасии Юрьевой. К концу XV века один из представителей этого рода, некий Тимофей Собакин, в ряде источников значится мужем дочери Ивана Ивановича Кошкина, внука боярина Федора Кошки, основателя рода Юрьевых[417]. Во всяком случае, информации о родословии третьей жены царя достаточно, чтобы отмести предположения некоторых биографов Ивана IV и Марфы о ее происхождении из купеческой новгородской семьи[418].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология