Читаем Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков полностью

Первая женитьба в тот период состоялась 12 апреля 1573 года, когда царь организовал в Великом Новгороде свадьбу дочери Владимира Старицкого, Марии, и Магнуса, младшего брата короля Фредерика II Датского (годы правления: 1559–1588)[459]. Этот брак был вплетен в канву Ливонской войны (1558–1578) и в большие планы Ивана IV вывести Московию к Балтике за счет Швеции, Польши и ливонских рыцарей. Кампании Ивана IV до 1559 года включительно оставили за ним большие участки территории Ливонии, но многие земли Эстонии и Южной Ливонии находились вне его контроля. Ранее Магнус наследовал герцогство Гольштейн (часть узкого перешейка, соединявшего Северную Ютландию с Европейским континентом) от своего отца, короля Кристиана III Датского (правил в Дании в 1534–1559 годах). Однако в 1560 году старший брат Магнуса, король Фредерик II, обменял наследство Магнуса на удаленный остров Эзель (сейчас — Сааремаа) и другие территории Ливонии на материке. С 1560 года успехи Ивана IV в Ливонской войне пошли на спад, и в качестве замены территориальных амбиций чем-то более реальным и достижимым он составил план присоединить свои завоевания к наследию датского принца и трансформировать эту территорию в «Ливонское королевство». Для Магнуса такой союз с Иваном IV был надеждой на собственное королевство. У его брата Фредерика II уже был наследник, поэтому Магнус знал, что вряд ли когда-либо наследует датский трон. А для Ивана IV Магнус был идеальной возможностью достичь своих целей в Ливонской войне: Магнус уже укоренился на территории, которую жаждал заполучить Иван IV, и, поместив Магнуса как марионетку на трон под протекторатом Московии, Иван IV обрел бы почти такой же контроль над этим пространством, какой имел бы, если бы завоевал и присоединил территории напрямую, но без затрат на завоевание и оккупацию[460].

Неотъемлемой частью альянса между Магнусом и Иваном IV был династический союз между их домами. Иван IV решил отдать Магнусу одну из дочерей своего двоюродного брата, князя Владимира Старицкого (Евфимия и Мария вместе со своим братом Василием избежали казни, которой подверглись их родители, сестра и бабушка в 1569 году). В 1570 году Иван IV предложил Магнусу старшую из них, Евфимию, которой на тот момент было всего 10 лет[461]. Женитьба выглядела в точности как традиционный дипломатический союз, скрепленный договором и заключенный в интересах внешней политики Московии. Но также это было связано и с внутренней политикой, поскольку с самого начала условились, что Магнус и его невеста из рода Даниловичей будут жить на территории, подконтрольной Москве, а не в далекой чужой стране. Так что Иван IV не столько отдавал невесту, сколько приобретал жениха.

10 июня 1570 года Магнус прибыл в Москву, был объявлен королем и поклялся в верности Ивану IV. Но с самого начала все пошло не так, как планировалось. Невеста, обещанная Магнусу, Евфимия Владимировна Старицкая, на следующий же год умерла от чумы[462]. Иван IV заменил невесту сестрой несчастной девочки, Марией. Свадьба состоялась спустя два года (вероятно, чтобы к тому времени Мария достигла брачного возраста) в церкви Св. Димитрия на Пробойной улице в Новгороде. Согласно свадебному разряду и чину, Иван IV лично присутствовал на свадьбе, так же как и его сын, царевич Иван Иванович, брат невесты князь Василий Владимирович и жена Василия, Мария. Кроме того, были и многие придворные. Царевич-Чингизид Михаил Кайбулович, вероятно, занимавший на тот момент лидирующую позицию среди царского окружения, был тысяцким, а многие другие бояре и высокопоставленные придворные и их жены — дружками, свахами, держателями кики, сорока соболей, церемониальных ломтей хлеба и сыра, свечей, факелов и т. д. Но если свадебные традиции соблюдались в обычном порядке, то церковное венчание было гибридом двух религий — служилось двумя составами клириков и сочетало элементы двух ритуалов. Как сказано в чине, жених венчался «по его закону», а невеста — «по христианскому закону»[463].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология