Читаем Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков полностью

Как и в случае с Собакиной, венчал Ивана IV с Васильчиковой не митрополит, а священник — таким образом церковь решала проблему последних браков царя. Тем не менее сохранившаяся комбинация свадебного чина и разряда содержит намек на разногласия по поводу назначения клириков. В чине странным образом не упоминаются имена священников, принимавших участие в совершении обряда (тех, кто возносил молитвы о паре до венчания, и кто сопровождал в поездках по церквям, и кто шел со святой водой к и от церкви). В тексте объясняется, что это царь приказал не упоминать их имен[483]. К счастью, в разряде эти имена есть: отец Василий «Бородатой» совершал обряд, а отцу Василию Молодому и диакону Панкратию было поручено идти со святой водой[484]. Можно поддаться искушению и строить догадки, зачем царь приказал не записывать имен клириков, участвовавших в таинстве. Насколько нам известно, царь не обращался к церкви за официальным разрешением на пятый брак (как делал это в случае третьего и четвертого), поэтому ему, наверное, сложно было уговорить священника удостоиться сомнительной чести венчать его. Возможно, Иван IV для того не разглашал имен священнослужителей, которых соблазнил на участие в свадьбе, чтобы они не подверглись упрекам со стороны епископов и не были заранее запрещены в служении. А возможно, царь до последнего момента не знал, кого митрополит благословит на совершение венчания. Как бы то ни было, текст свадебного чина несет на себе несомненный оттенок скандала.

Сложно не согласиться с Зиминым, что свадьба с Васильчиковой была, по крайней мере в некотором отношении, «особенной». Подробное исследование Зиминым свадебных источников обнаружило, что на свадьбе «отсутствовал цвет титулованной московской знати из старой земщины», т. е. из той части страны, которую Иван IV не забрал в личное владение — в опричнину[485]. Зато присутствовали все царские фавориты. Наиболее заметными были Колычевы во главе с боярином Василием Ивановичем Умным-Колычевым, восходящей звездой ближайшего окружения царя, в том числе и жена Василия Ивановича, а также 18 других представителей династии[486]. Также присутствовали фаворит Борис Давыдович Тулупов и четыре его родственника[487]; несколько Годуновых[488]; несколько Шуйских[489]; 11 Васильчиковых[490] и несколько человек, лично близких царю, как, например, Афанасий Федорович Нагой и Богдан Яковлевич Бельский[491]. И хотя празднование было устроено с подобающими ритуалами и с участием и благословением церкви, все же почетные должности на этой свадьбе занимали те, кто был лично близок Ивану IV, а не представители всех знатных придворных кланов, как обычно происходило в таких случаях[492]. Как и свадьба с Собакиной в 1571 году, это событие было из ряда вон выходящим.

Оба сына Ивана IV, Иван Иванович и Федор Иванович, женились в том же, 1575 году — вероятно, вскоре после царской свадьбы. Мы практически ничего не знаем об этих бракосочетаниях: нет известных свадебных текстов, описывающих венчания или причины выбора жен. Мы не знаем наверняка, состоялись ли смотры невест, мы даже не знаем точных дат этих свадеб и в какой очередности они проводились. Что мы знаем, так это только то, что в начале 1575 года Иван Иванович женился вторым браком на Пелагее/Феодосии Михайловне Петровой-Соловой после отказа от первой жены. Урожденная Пелагея (она поменяла свое имя на Феодосию, когда выходила замуж за царевича), она была дочерью служилого человека среднего звена — Михаила Тимофеевича Петрова, который значился окольничим в 1577 году (а служил только до 1578 года) и которого А. А. Зимин определил как опричника. Ни она, ни ее родственники не упомянуты в описании свадьбы Ивана IV и Анны Васильчиковой. Пелагея/Феодосия была пострижена в монахини с именем Прасковья в ноябре или первых числах декабря 1579 года[493] — возможно, по приказу Ивана IV. Почему она была отослана, остается неизвестным, но ее неспособность подарить царю внука за четыре года брака — вероятное тому объяснение. В любом случае ее отсылка не была связана с ее нездоровьем — она прожила до 1620 года[494].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология