Невеста Обалуайе

– Анинья! Любовь моя, ты в своём уме? Куда ты мчишься в таком виде? Почему девочки не работают?

– Куда я мчусь?! – Хозяйка дома, казалось, ничуть не была удивлена встречей. На угольно-чёрной, худющей как жердь Анинье красовалось белое платье с кружевным воротом, на ногах были надеты новые, расшитые раковинами и бусинами шлёпанцы. – Куда я мчусь?! На террейро, мой дорогой, куда и все! Девушек я отпустила с самого утра, они помогали матери Кармеле подготовить алтарь, и эбо, и подношения… Ты представляешь, у Селии, Марии, Нэлы и Жараиньи без следа сошли все язвы! В один час, словно их вовсе не было! Силва и Кабрелия вернулись из больницы: их просто выгнали оттуда на улицу, сказав, что лечиться им не от чего! У Кабрелии заодно и триппер куда-то делся – вот уж воистину чудо, бедная девочка полгода не могла избавиться, никакие уколы не помогали! Короче, сегодня – выходной, и мне некого тебе предложить, мой сладкий! Мне даже самой некогда, при всём моём уважении… Если хочешь – поезжай в Амаралину, там туристы, там уж точно все работают! Им-то что, к ним не спускался Обалуайе прямо перед табачным магазином!

Не переставая стрекотать и восторгаться, громыхая браслетами и ожерельями, Анинья умчалась вниз по переулку. Шанго проводил тоскливым взглядом её белое платье. Чувствуя себя очень одиноким и никому не нужным во всём мире, присел на ещё тёплую от дневного жара ступеньку, метким плевком сбил со стены огромного палочника, ничуть этим не утешился и мрачно полез за сигаретами.

За углом послышался топот ног. Через мгновение оттуда вылетел чёрный подросток с ехидной рожицей. Двух передних зубов у пацана не было. Из-за оттопыренного уха торчал окурок. На запястье блестел красными и чёрными бусинками илеке. Из-за ремня грязных шортов выглядывал пистолет.

– Тебе чего? – хмуро осведомился Король Молний.

– Моё почтение, дон Шанго! – Мальчишка расплылся в улыбке. – Меня просили передать, что дона Ошун вернулась в Бротас!

– Чего? – Голос Шанго изменился против его воли. – Ошун – дома?..

– Да!!! И с обоими малышами! Приехала час назад, моет квартиру! Ругается на всю улицу, что вы развели, уж извините, свинарник, повсюду муравьи и всякая гадость, и что детей никак нельзя держать в таком хлеву!

– Я развёл?! Да меня дома две недели не было!

– Меня просто просили передать, с вашего разрешения, у меня ещё есть дела…

– Стой! Пацан! Кто тебя послал?

Но мальчишки уже не было рядом: лишь мелькнули выгоревшие шорты да послышался из-за угла весёлый смех.

Некоторое время Шанго сидел неподвижно, глядя в потрескавшуюся, расписанную граффити и непристойными надписями стену. Затем выплюнул окурок, встал и пошёл к машине.

К своему дому Шанго подъехал ночью, в кромешной темноте, под хлещущими струями дождя. Из Бротаса, казалось, исчезло всё живое, погасли фонари, не горели окна: электричество по случаю грозы снова отключили. Только со стороны террейро матери Кармелы сквозь шум ливня доносился барабанный бой и радостные голоса: никакой дождь не мог остановить благодарственное служение ориша. Запарковав джип, Шанго некоторое время ещё сидел в кабине, упрямо слушая трескотню радио. Однако, надо было решаться. Собравшись с духом, Король Молний выбрался под дождь – и увидел, что окно его квартиры слабо светится.

В комнате горела свеча, вставленная в стеклянный фонарь. Перед ней стояли керамические фигурки ориша, лежали фрукты, сладости, куски сахара. В банке из-под апельсинового джема стояли цветы. Порывшись в карманах, Шанго добавил к алтарю свою последнюю сигарету и смятую банкноту в десять долларов. Тяжёлым взглядом посмотрел на букет орхидей: чёрные и красные соцветия источали густой, сладкий аромат.

«Кто ей принёс цветы? Ну что за баба, на две недели оставить нельзя, сразу же…»

Несколько секунд Шанго колебался. Затем, насупившись, вытянул руку в сторону цветов. Вспышка молнии, треск – и чёрные орхидеи стали светящимися, белыми. Красные остались прежними[112].

– Вот так! – угрожающе сказал Шанго. Орхидеи благоразумно предпочли промолчать.

Ошун спала на спине, закинув руку за голову и сбросив с себя простыню. Разметавшиеся волосы наполовину скрыли её лицо. Жёлтый свет трепетал на груди, возле которой темнели на постели пятна пролившегося во сне материнского молока. От крутых холмов бёдер ориша любви можно было лишиться рассудка. Чувствуя, как ползёт по спине знакомый жар (что, ну что он мог с ним поделать?!), Шанго покосился в тёмный угол комнаты, отгороженный от москитов куском марли. Там рядышком, в большой тележке из супермаркета, спокойно спали Таэбо и Каинде. Над ними висело ровное золотое, полное игристых пузырьков сияние – аше Ошун. Подойдя, Шанго некоторое время смотрел на своих детей. Затем пожал плечами. Смущённо усмехнулся. Поднял руку – и могучая вспышка красно-белой аше взяла тележку в кольцо. Таэбо наморщил нос. Каинде чмокнул губами. Шанго замер, боясь вздохнуть, – но никто из сыновей не проснулся.