Невеста Обалуайе

– Самое страшное – когда те, кого ты любишь, боятся тебя. Когда такое случается – чувства больше не нужны. Да, никто не сможет ими забавляться, это правда. Нельзя ведь забавляться тем, чего нет! Я не хочу прожить жизнь так, как живёт моя мама… и ты. При всём моём уважении, папа, – нет, не хочу.

Дон Ошала молчал. Его ореховые глаза мягко взглянули на дочь, на сына. На Ошун, у которой по щекам уже бежали слёзы. На Эшу, опустившего голову к самым коленям. На маленький илеке из белых и синих бусин, висящий на ручке ящика письменного стола.

– Что ж, девочка, это твоё решение. Хотя я по-прежнему не уверен, что оно правильное. Твоя мать всегда хотела защитить тебя. Она любит тебя и желает тебе только добра.

– Ты лжёшь, папа, – ровным голосом произнесла Эва, глядя на голубое сияние над головой Ошала. – И я сейчас вижу это. Вспомни – твоя аше во мне от рождения!

В кабинете наступила мёртвая тишина.

Дон Ошала поднялся из-за стола. Подойдя к дверям кабинета, запер их изнутри. Обернулся к дочери.

– Это может быть больно, малышка. Аше Ошун и Эшу слишком давно слились с твоей собственной, они уже стали частью тебя. Будет непросто отделить и извлечь их.

– Я могу взять боль Эвиньи, – негромко отозвался Марэ. – Я её кровный брат.

– Отвали, – с угрозой сказал Эшу, поднимаясь. – Только я.

– Нет, молодые люди. Если бы это было возможно, я бы принял боль Эвы сам. Подойди ко мне, дочь. И, что бы ни случилось, – не отставай от меня. Эшу, малыш, открой нам Врата.

Эва встала и не задумываясь дала отцу руку. И в тот же миг жаркая темнота рухнула на них, и во мгле ударили барабаны макумбы.

Эва не видела земли под собой. Она лишь чувствовала, как страшно горячи и тверды сухие комья под её босыми ступнями и как тяжко почва содрогается в такт ударам атабаке. Душно было так, что едва получалось дышать.

– Эпа баба, Ошала! Эпа баба! – взывали голоса. Словно не слыша призывов, Ошала – согбённый старик в женской белой одежде, с капюшоном, опущенным на лицо, шагал вперёд, опираясь на посох. На поясе Ошала висел большой калебас. Его сухая и сильная рука сжимала ладонь Эвы. Она шла за отцом не сопротивляясь, чувствуя, как бой барабанов проникает в её сердце, растворяется в крови, пульсирует в висках тяжёлым ритмом, сливаясь воедино с темнотой, луной, жаром земли и холодным светом звёзд. И, когда Эва стала одним целым с душной тьмой и музыкой макумбы, впереди мелькнула узкая серебристая полоса.

Луна заливала пустой берег высохшей реки. Палевый свет стекал в глубокие трещины земли. Ошала уверенно шёл между проломами, поднимаясь по склону холма туда, где лежала, блестя, доска опон – круглый поднос для гадания.

Отец Всех Ориша остановился. Весь холм трясся и гудел от барабанного боя, когда Ошала преклонил колени перед опон – и пригоршня ракушек каури с сухим стуком рассыпалась по потрескавшейся земле. Ошала бросал каури шестнадцать раз, делая отметки концом своего посоха на доске[110] – и Эва терпеливо ждала, зная, что без разрешения Ифа в мире, созданном Олодумарэ[111], не делается ничего.

Она не могла прочесть воли Ифа, и Ошала не огласил предсказания. Просто с минуту внимательно всматривался в сетку из чёрточек, а затем быстро и небрежно стёр их. И молча поднял ладонь к полному света небу. И, когда Отец ориша опустил руку, в ней уже блестело лезвие.

Эва повела плечами, сбрасывая одежду. Она была готова к тому, что должно произойти, но всё же не сдержала крик, когда нож рассёк кожу на её груди. Рана была неглубокой, – но боль внезапно оказалась такой сильной, что Эва со стоном упала на колени. Аше хлынула волной – перламутрово-розовая, сверкающая, полная радужных капель дождя, свежести и сияния, бликов росы и игры света на мокрых листьях. Она озарила безлюдный берег, заблестев на мёртвых камнях. Но большой калебас был уже открыт, и Ошала, держа сосуд наклонённым, умело направлял в него ладонью поток аше. Затем он накрыл ладонью продольный разрез на груди дочери – и ориша Эуа, мелко дрожа, вытянулась на земле. Раскрытая грудь её горела, боль продолжала раскалённым штырём пронизывать тело, но она могла держать глаза открытыми. И увидела, как из тьмы выступила стройная фигура в жёлтом одеянии.