Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

В эту минуту кончились танцы и три сестры Гончаровых подскочили к матери, обмахиваясь веерами.

Голицына познакомила их с поэтом.

Когда Пушкин впервые близко встретился с Наташей, стоявшей чуть поодаль от сестер, вдруг почувствовал себя до жалости робким перед шестнадцатилетней красавицей и ничего, ни слова не сказал от охватившего головокружения.

Через несколько минут, придя в себя, разговаривая с обступившей его молодежью, он тут только заметил всю юность Наташи, и ему вдруг стало так стыдно за свои волнения и переживания, что он скрылся домой, а на следующий день угнал в Петербург.

Московские барышни

Наталья Ивановна Гончарова, разоренная помещица Полотняного Завода, что около Калуги, будучи религиозной ханжой, строго и властно воспитывала своих дочерей, трех невест, в духе мещанской христианской нравственности и усердного служения православной церкви – святой защитницы патриархального монархизма.

Поэтому наступивший Великий пост особенно почитался в доме Гончаровых: после грешных выездов на балы и в театры суровая мамаша заставила покорных дочерей говеть на второй неделе поста; в установленные часы сама с говельщицами ревностно, со страхом божьим, посещала церковь по каждому призывному, унылому, однотонному звону.

Скучной дорогой светские сестры вели тихий разговор, оглядываясь на монашеский вид матери, которая мрачно шла позади:

– Маменька говорит, что Пушкин сочиняет стихи против Бога.

– Неужели?

– Это ужасно.

– Как ему не страшно – ведь Бог может наказать.

– Бог и наказал: Пушкин десять лет арестантом был.

– Как ему не стыдно.

– А наш государь император такой добрый, – даже Пушкина помиловал.

– Теперь высший свет принимает Пушкина.

– Из-за государя.

– О, конечно.

– Про что он пишет?

– Неизвестно.

– Маменька читать не позволяет.

– Маменька даже говорить про Пушкина не велит, – это очень грешно.

– А все говорят, кругом говорят.

– Сам государь с ним разговаривал.

– Значит, и нам можно. И маменька напрасно запрещает.

– Ах, как он долго смотрел на меня в театре и у Голицыных… Очень интересно…

– Это неприлично, Наташа.

– Тише, маменька услышит.

Вошли в церковь. Впереди, перед левым боковым иконостасом, поставив четыре свечки, умиленная Наталья Ивановна горячо молилась: за устроение разоренного Полотняного Завода, имевшего за собой большие долги благодаря расточительности и мотовству хозяев; за своего душевнобольного супруга Николая Афанасьевича; за своих сыновей и дочерей; за благосостояние всего гончаровского дома.

И еще о том молилась, чтобы Господь послал дочерям богатых и знатных женихов, преданных царю и Отечеству. И со слезами просила у небесной владычицы прощенья за балы, маскарады и театры, куда необходимо было по светским обычаям вывозить взрослых дочерей.

Барышни Гончаровы, стоявшие позади матери, молились рассеянно, по-молодому, думая больше о модных нарядах и о новых знакомствах.

Наташа под впечатлением дорожного разговора думала о Пушкине, о его жгучих, настойчивых глазах, так упорно смотревших на нее в театре и у Голицыных. Пушкин казался ей непостижимым существом, тревожным и невероятным, о ком много и загадочно говорили в обществе, как будто он вмещал в себе какие-то неслыханные, невиданные чудеса.

Круговое внимание, которым было обвеяно имя Пушкина, и особенно то обстоятельство, что сам царь разговаривал с Пушкиным, разжигало ее любопытство, подогретое материнским запрещением читать его сочинения.

После обедни девицы шли домой и два часа, как обычно, занимались французским языком, который требовалось согласно принятому воспитанию знать не в пример лучше родного русского. Так же обычно, ежедневно на три часа, приходил учитель салонных танцев, музыки и светских манер, преподавая, к гордости матери, склонной к аристократизму, способным барышням искусство умения держать себя в великосветском обществе так, чтобы вызывать общие похвалы высокого воспитания.

Большего от барышень не требовалось ничего. Интересы гончаровской семьи не подымались выше уровня окружающей их среды. Только за рукодельем в девичьей комнате, за бисерным шитьем, любимым Наташей, барышни тайно почитывали сентиментальные пустые французские романы или снотолкователи. Все остальные познания приносились постоянным ветром слухов и сплетен.

Комната религиозной ханжи Натальи Ивановны, уставленная густой стеной икон, служила образцовым внушением дочерям. Однако эта богобоязненность матери не мешала ей жестоко расправляться с комнатной и кухонной прислугой, бессердечно наказывая плеткой крепостных рабов за каждую маленькую провинность.

Гончаровский дом со всем своим глухим дворянским, патриархальным укладом был типичным для того мещанского слоя Москвы, в котором никогда не жила светлая мысль, никогда не билось восторженное сердце, не было человеческих порывов к общественным интересам.

Весь этот застывший в мещанстве быт к тому же строго охранялся николаевским строем плети и кулака.

Любовь

Очарованный встречей с Наташей, Пушкин, приехав в Петербург, с юношеской радостью поведал об этом Дельвигу, Жуковскому, Плетневу и своей сестре Ольге Сергеевне.