Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

Много было сказано-поведано великой правды о великих подвигах Емельяна Ивановича, о вкушенных завоеванных вольностях мужицких. Много пришлось услышать неслыханных чудес о пугачевской затее, много открывалось ворот для истины, но не много, ой как не много дозволялось властью писать об этом, да и то лживо, чтобы ядом обмана и дальше травить душу народную. Вором, разбойником и самозванцем требовалось называть Пугачева, а не спасителем, заступником крестьянским, как его величал народ.

Богатый впечатлениями поездки, Пушкин рвался к большой задуманной работе и потому на обратном пути направился в свое Болдино.

Здесь встретила поэта октябрьская осень – золотая помощница его трудов. С небывалой радостью, почувствовав себя прежним раздольным поэтом, он взялся за проголодавшееся перо.

Осенняя деревенская пора высокого солнечного покоя, когда бодрые, звонкие тишиной дни кажутся вставшими во весь свой голубой рост, когда призывно-задумчивы долгие вечера, – это любимое время драгоценной отрады помогло ему отрешиться, забыться пока от той мучительной суеты петербургской жизни, что сложилась, против желанья, из коварных узлов чуждых, наносных обстоятельств…

Это приветно-обнимающее, близкое усталому сердцу деревенское осеннее время снова, как бывало, щедро помогло поэту найти себя на верной дороге заветного труда. Хотелось таким и остаться навсегда, чтобы не помнить, не знать себя томящимся в тяжком плену окружения шумной, внешней, безалаберной, фальшивой жизни.

Нестерпимо хотелось развязаться раз навсегда с угнетающим бременем сложной запутанности образовавшихся узлов. Развязаться бы, распутать бы узлы, бросить бы к черту столичную светскую бестолочь, думал работающий с упоением поэт, да зажить в деревне, с любимой женой, с любимыми ребятами, в кругу благодатной тишины и внутреннего покоя.

Кстати, здесь не требуются тысячные расходы.

Что, казалось бы, желаннее, возвышеннее, проще?

Да, так и надо сделать! Необходимо!

Еще потерпеть год или два, расплатиться с проклятыми долгами и зажить здесь, среди полей преображенных радостей, среди лугов цветущих замыслов, среди изб трудового простора, среди холмов крестьянской речи, среди урожая литературной жатвы.

Дано все, и все говорит за это счастье.

В голове, как в океане, плавают могучие корабли, нагруженные чудесными, громадными затеями написать большие книги о большом человечестве, изнывающем в борьбе за лучезарное будущее.

И разгрузить эти плавающие, наполненные корабли можно только здесь – на тихой пристани деревенского залива.

Так это и должно быть…

Жорж Дантес и барон Луи де Геккерен

В начале октября 1833 г. голландский посланник барон Луи де Геккерен со своей дипломатической свитой, делами и имуществом ехал в шести экипажах к месту своего служения в Петербург, при русском дворе.

Проезжая Германию, на пути у одного маленького, захолустного немецкого городка, у дорожной кареты, принадлежащей лично посланнику, случилась большая поломка. Пришлось сделать невольную остановку в этом городке, чтобы починить карету.

Показавшийся поезд экипажей на улице взбудоражил мирных, тихих обывателей, выбежавших смотреть из домиков и лавок на редкое зрелище. Вид первой, важной, но поломанной кареты с подвязанным, как щека от зубной боли, невертящимся колесом, вызвал вздохи населения.

Короткий, пузатый, лоснящийся, будто бочонок с маслом, хозяин единственной маленькой гостиницы «Берлин» суетливо выбежал навстречу поезду, в белом колпаке, не без радости вздыхая больше всех, не без радости выражая свое соболезнование дорожному несчастью и не без расчета участливо приглашая поезд остановиться, до починки кареты, у него в «Берлине»– лучшей и пока единственной гостинице для приезжающих во всем крошечном городке.

Поезд нехотя подполз к «Берлину».

Хозяин приветливо раскланивался:

– Очень прошу, мои великие господа. Здесь вы найдете все, что вам необходимо.

Из дверцы поломанной кареты медленно, важно вылезал сердитый мужчина среднего роста, лет сорока пяти, с рыжей бородкой-жабо, как у голландских рыбаков, окаймлявшей упрямое, с долгим носом, большеротое лицо с сухими, маленькими, зеленоватыми глазами. Одет он был хотя и по-дорожному, но богато.

Едва выйдя из кареты, которую окружила толпа любопытных обывателей, он визгливым, неприятным, раздражительным голосом начал ругать испуганного бледно кучера:

– Мерзавец! Дурак! Болван! Ты обязан был лучше смотреть своими собачьими глазами за дорогой! Ты, наверно, идиот, нарочно лез в ухабину, чтобы сломать мою карету. Скотина! Тебя следует избить до смерти палкой. Отправляйся, дурак, немедленно чинить карету. Слышишь, болван! Немедленно.

Посланник сердито последовал за хозяином в гостиницу. За ним хмуро поплелась свита.

– У вас есть свободные номера? – спрашивал посланник, брезгливо обнюхивал нежилой, затхлый воздух в темном коридоре.