– Нет, нет, – говорил красавец, собирая свои силы, – с удовольствием… У меня лихорадка… Я простудился в дороге. Это пройдет, но говорить немного могу… Мне двадцать один год. Я – Жорж Дантес, сын барона Жозефа Дантеса. Отец жив, у него на руках большая семья – кроме меня, пять человек. Моя мать, графиня Гацфельдт, умерла в прошлом году. Революция 1830 года разорила нас. Я учился в Сен-Сирской военной школе. Проклятая Июльская революция… Мы, ученики, были преданы Карлу Десятому… Пытались защищать Карла… Я вернулся в Зульц, к отцу… Потом поехал в Германию… Хотел устроиться в прусских войсках, но мне, не кончившему военной школы, предложили чин унтер-офицера, а я желал быть офицером. Через немецких родственников матери мне удалось достать рекомендательное письмо его королевского высочества принца Вильгельма Прусского к русскому генералу Адлербергу, директору канцелярии военного министерства… Вот письмо… там…
– Как! – воскликнул визгливо посланник. – Значит, вы стремитесь тоже в Россию! Письмо к Адлербергу? Это мой друг…
– Да… искать счастья, – улыбнулся красавец.
– Ведь это же совершенное чудо, – восхищался посланник. – О судьба. Мы Богом посланы друг другу. Я беру вас в свою свиту.
– Благодарю вас, барон, – трепетал от радости Дантес, – но я болен, а вам нужно ехать к службе…
– Пустяки! – решил посланник. – Я подожду вашего выздоровления.
– О, барон, я обязан вам жизнью, – заливался слезами спасения Дантес, – если бы только знал про это счастье мой отец… Если бы он только знал, кому я обязан спасением. Неужели, барон, вы решаетесь подождать меня…
– Я не уеду без вас! – твердо повторил посланник, нежно разглаживая правую руку Дантеса. – О, какая у вас прелестная, грациозная, благородная рука. Я влюблен в вас, милый…
8 октября 1833 г. пароход «Николай I» прибыл в Кронштадт, доставив в числе пассажиров голландского посланника барона Луи де Геккерена со свитою и с Жоржем Дантесом. Посланник поселил на первые дни Жоржа Дантеса в английском трактире, снабдив молодого француза личными средствами.
Голландский дипломат, сейчас же взявши у Дантеса рекомендательное письмо прусского принца Вильгельма, отправился к директору канцелярии военного министерства Адлербергу. Вручив генералу рекомендацию, барон в трогательных, возбужденных описаниях рассказал приятелю историю чудесной встречи в дороге с красавцем французом.
Не прошло и получаса, как у подъезда английского трактира остановилась карета с голландскими гербами, из которой выкатились два важных сановника, чтобы взглянуть на юношескую красоту розового француза и выказать счастливому ученику Сен-Сирской школы свое искреннее генеральское расположение.
Жоржу Дантесу сразу повезло…
Адлерберг, пользовавшийся у царя Николая большой симпатией, явился во дворец и, показав королевскую рекомендацию Дантеса императору, в свою очередь, как и барон, трогательно рассказал о необычайном красавце, приверженце Карла Десятого, которого так ценил Николай Первый, а еще более ценил своего родственника прусского принца Вильгельма.
Николай посоветовал Адлербергу спешно подготовить ученика Дантеса к офицерскому экзамену и, между прочим, спросил:
– А знает ли этот Дантес русский язык?
– Знает, ваше величество, – откровенно наврал Адлерберг.
Энергичными стараниями более чем пристрастного генерала немедленно были представлены избраннику Дантесу преподаватели по военным предметам, чтобы в спешном порядке натаскать сен-сирского ученика для офицерского чина, а главное, Адлерберг заручился необходимой в этом деле высокой протекцией у нужных лиц.
И скоро молодой барон Жорж Дантес, сдавши экзамены, был зачислен по высочайшему приказу корнетом в кавалергардский полк. Жорж Дантес скакал от привалившего счастья, о котором он и не смел мечтать на грязной постели «Берлина».
Торжествующий голландский посланник, оказав любимцу большую материальную помощь, взялся теперь за устройство Дантесу сановных и светских знакомств.
В суете большого света
Закончив в Болдине свой труд, Пушкин вернулся 20 ноября в Петербург с «Историей Пугачева», «Медным всадником» и еще с рядом произведений.
Радостный от путешествия и плодородного труда, соскучившийся по любимым жене и ребятам, мечтая о деревенской жизни, поэт долго не выпускал из горячих объятий Наташу и детей.
Самая жизнь, казалось ему, развернулась широкой дорогой общего благополучия, за исключением долговых обязательств; но эта темная материальная сторона теперь осветилась лучами свежих надежд нового финансового предприятия: «Пугачев» должен дать деньги.
Поэт решил, по получении разрешения царя на напечатание «Истории Пугачева», просить дать ему заимообразно из казны на издание двадцать тысяч рублей.
План удался.
Царь разрешил печатать «Историю Пугачева», но потребовал переименовать заглавие в «Историю Пугачевского бунта», ибо считал, что никакой истории у казненных разбойников быть не может.
Пушкин выхлопотал из казны заем – двадцать тысяч рублей, который весь пошел на расплату густо накопившихся долгов.