Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– Очень страшная! Как ты с ней живешь и не боишься?

– Разве я тебе сказал, что не боюсь?.. По-ба-иваюсь, брат!.. Так, значит, дать тебе фрак? У меня, кажется, где-то здесь есть фрак…

Он уходит за ширму и выносит оттуда фрак…

– Вот он… Новенький… Примеришь?

Пушкин, быстро сбрасывая сюртук, надевает фрак и глядится в зеркало.

– Прекрасно, а? Как на меня шит! Прелестно!

– Лучше и в Париже не сошьют.

– Ну, если уж от этого фрака Гончариха не растает, тогда черт ее побери! – кричит радостно Пушкин.

– Ра-ста-ет! – уверенно говорит Нащокин.

– А если растает, будем пить с тобою шампанское!

– Напьемся, как илоты, и будем по улице на четвереньках ползать… Идет? – обнимает Пушкина Нащокин.

– Идет! Идет! Непременно тогда как илоты на четвереньках!..

И Пушкин, обняв Нащокина, никак не может налюбоваться в зеркало на свой фрак.

Глава десятая

6 апреля 1830 г. Пасха. За окнами дома Гончаровых трезвон сорока сороков колоколов старой Москвы. В столовой длинный стол уставлен куличами, с украшениями наверху, бабками, вазами крашеных яиц, ветчиной, жареными поросятами, наливками, винами.

За столом сидят: Наталья Ивановна Гончарова, Екатерина Николаевна, Александра Николаевна, Натали, помещик Медынского уезда Калужской губернии Сверчков, очень грузный старик в штатском, и его племянник Алексис, юноша лет восемнадцати, тоже в штатском. Им прислуживают – Терентий, в ливрее, и горничная Даша, вся в розовом и белом.

Сверчков, держа в одной руке рюмку, а другой стараясь пригладить голубую на квадратной голове щетину, повествует сипло:

– И вот, голубушка, Наталья Ивановна, получилась у них, у Шестаковых, такая печальнейшая картина: там, в Саратовской губернии в том имении самом, какое они Катрин своей дали в приданое, зятек их, может быть, вы слышали, ви-но-ку-ренный завод устроил большой, кха, кха, кха!..

– Это я слышала. Пейте же вашу рюмку! – говорит Наталья Ивановна.

– Благодарю вас, что напомнили, – я бы забыл, забыл!.. Кха, кха! Вот простудился как!..

Он ищет, чем бы закусить; Терентий подносит ему блюдо с индейкой.

– Ну хорошо-с… Винокуренный… Милое дело, ведь, а? Верный доход, а?

– Я думаю! – уверенно отвечает Гончарова.

– Нет-с! Нет, не думайте этого, Наталья Ивановна! О-ка-за-лось, совсем не верный! Ока-за-лось, неу-ро-жаи три года подряд! Суховеи там… называемые суховеи, такие ветры азиатские! Выдули всю озимь сплошь! Также и яровое… А? Кха! – И начинает усердно жевать индюшатину.

– Что же, что у тебя неурожай? У другого зато урожай… Купи хлеб у другого и гони вино, – решает вопрос Наталья Ивановна.

Сверчков таращит на нее глаза:

– Ка-ак так? Кха! Из по-куп-ного чтобы хлеба вино курить? Ха-ха-ха! Наталья Ивановна, дорогая моя, что вы, что-о вы! Да ведь это во сколько же такое вино обойдется? Ведь цены там на хлеб поднялись или нет, ежели неурожай? А на вино, а? А на вино разве можно цены поднять, а? Кха! А если цена хлеба против цены вина стала тройная, тогда как?.. Вот и продали имение за долги… совсем с заводом!

– Как? Продали? – изумляется Гончарова.

– Кон-че-но! Приехала Катрин с детьми под отеческий кров, а муженек ее где-то там судится в Петербурге с кем-то… Не высудишь, не-ет! Ищи теперь ветра в поле!.. А почему прогорел? Потому что сам начал хозяйничать!.. А ты, если хочешь имение свое сохранить, ты сам не хозяйничай в нем, это вернее будет!

– А найми управляющего… – подтверждает Наталья Ивановна.

– Не-ет, не это, кха! А ты возьми бурмистра, вот кого! Бур-мистра! Где управляющий у тебя украдет двадцать тысяч, там бурмистр только две… Выгода? А как же! Бурмистр на двадцать тысяч не посягнет, бурмистр – курочкой, курочкой по хозяйству ходит: там зернышко клюнет, там другое, а управляющий, да еще немец, это целый страус! Кха!.. Страус! Да! Почему управляющий и хуже бурмистра!.. Но уж ежели ты сам хозяйничать возьмешься, то ты-ы… самого себя ограбишь до нитки, кха! До ни-итки! Кха, кха, кха!.. И пойдешь в нищих!

– Как же теперь Катрин? Вот бедная!

– Не-счаст-ная женщина!.. И родители ее тоже! А почему? Выдали дочь за черт его знает, простите, кха! Про-жек-тера какого-то! За этакого какого-то человечка с фантазией!

– А вот у меня целых три дочери! За кого же мне их выдавать замуж? – качает головой Наталья Ивановна, и Сверчков умиленно оглядывает всех трех девиц поочередно:

– Цветник! Цветник бесценный? Красавицы!.. За кого выдавать их? За гусаров! За уланов! Вот за кого! За кирасиров! За конногвардейцев!.. За ка-ва-лер-гар-дов, кха, кха!.. Вот за кого!.. Кха!.. За тех, кто служит царю, да! И царь того обеспечит, кто ему служит! За царем служба не пропадет!.. Раз ты до-слу-жил-ся до командира полка, вот ты и богат!.. Алексис! Помни это! – строго обращается Сверчков к племяннику.

– Я, дядюшка, помню, как же, – отзывается тут же Алексис, но голос его нетверд.

– По-олк, полк, вот хозяйство русского дворянина! Алексис! Так ли я говорю? – хрипит Сверчков.

– Совершенно правда, дядюшка! – поспешно соглашается Алексис и опрокидывает рюмку.

– Но-о… много не пей! Смотри! Нам еще в несколько мест заезжать! – замечает дядюшка.