Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– Я вчера получила от него письмо… Он, конечно, понимает, что-о… И м-м Малиновская тоже со своей стороны… – больше думает вслух, чем говорит дочерям Наталья Ивановна. – Так и быть! На Пасху, говорят, и умирать хорошо! Может быть, и сговаривать тоже не плохо… Даша! Поди в молельню, образ Николая-угодника сними! Не большой, который в углу, а поменьше, в серебряной ризке…

Даша оживляется чрезвычайно, раз дело доходит до образа.

– Я, барыня, знаю… И сюда принесть?

– Зачем сюда? Положи пока в спальне у меня… на столе… – приказывает предусмотрительно Наталья Ивановна, и Даша уходит в молельню.

– Зачем же думать, что Пушкин непременно сделает предложение? Он просто с визитами ездит, – говорит Екатерина, подходит к Натали и смотрит в окно.

Наталья Ивановна повышает голос, тяжело глядя на гладкую прическу густых темных волос Екатерины:

– Ты что это, а? Ты что меня раздражаешь?

– Ну вот, идет уже! Идет! – сообщает Натали.

– Кто идет? – спрашивает Александра, входя.

– Пушкин!

– А-а! – Александра, не слышавшая решения матери, вопросительно смотрит на мать. Терентий подвигается к двери, чтобы отворить ее торжественно; Даша вносит икону.

– Вот эта, барыня? – таинственно спрашивает она, но Наталья Ивановна машет руками:

– Уходи, уходи!.. Я тебе сказала, положи в спальне на стол! – И Даша уходит поспешно.

Терентий открывает дверь в прихожую, и вот, при общем напряженном ожидании, входит в нащокинском фраке имеющий весьма щегольской вид Пушкин. Выражение лица его тревожно. Но Наталья Ивановна встречает его гостеприимно:

– А-а! Александр Сергеич!

– Христос воскресе! – сдавленно говорит Пушкин и делает общий поклон. – Христос воскресе, Наталья Ивановна!

– Воистину воскресе! – И Наталья Ивановна христосуется с Пушкиным.

Потом холодно христосуется с ним Екатерина Николаевна, растроганно Александра Николаевна; останавливаясь перед Натали, говорит он тихо и срывающимся голосом то же, что и другим, но как будто что-то единственное и неповторяемое: – Христос воскресе, м-ль! – и почтительно дотрагивается губами до уголков ее губ, подымаясь для этого на цыпочки, так как она гораздо выше его ростом.

– Ну вот… Хорошо, что зашли… Садитесь… Садитесь сюда, Александр Сергеич! – неожиданно для Пушкина очень приветливо говорит Наталья Ивановна и сажает его рядом с собою, указывая тем временем Натали место с другой стороны от себя.

– В какой церкви вы были?

– Я?.. У Вознесения… – не задумываясь, отвечает Пушкин, чем очень удивляет Наталью Ивановну.

– Как так? Там же, где и мы! А мы вас и не заметили!

– Хорошо и то, что я вас заметил! Церковь была набита битком, а я стоял сзади… Прекрасный хор в вашей церкви! – сразу попадает в тон Пушкин.

– Правда ведь? Все хвалят!.. Всем нравится наш хор… – ликует Наталья Ивановна, ревностная прихожанка Старого Вознесения. – А как служит наш батюшка, о. Павел?

– Очень… очень благолепно!.. – с чувством говорит Пушкин. – Пасхальная служба ведь и вообще изумительна… и по своим напевам, и по своим словам… Я очень люблю эту службу… А при таком хоре, при таком батюшке, тем более это показалось мне ни с чем не сравнимым… Для меня, поэта, ясно было именно в сегодняшнюю службу, что составители песнопений пасхальных большие были поэты!

Эта неожиданная похвала составителям церковных служб несколько озадачивает Наталью Ивановну:

– Поэты?.. Как же «поэты»? Святые они были, а не поэты! – говорит она строго.

– Простите, мне всегда казалось, что все святые люди были в то же время и большие поэты, даже если они и не умели сочинять духовных стихов! – горячо поправляет дело Пушкин.

– Также и наоборот, вы хотите сказать? – подозрительно смотрит на него Гончарова.

– О нет, нет. Наоборот бывает гораздо реже… очень редко… Но вот слепец-поэт Козлов Иван Иваныч, он, по-моему, совершенно святой человек! – убежденно замечает Пушкин.

– Может быть… не знаю… – неопределенно отзывается Гончарова. – Какого хотите вина? – И, видя, что Терентий наливает Пушкину алиатика, добавляет: – Мне тоже налей!

– С праздником, Наталья Ивановна, – подымаясь, чокается с нею Пушкин, – и поверьте, что для меня это праздник вдвойне.

– Значит, и вы можете переживать праздники празднично? – спрашивает Наталья Ивановна.

– Очень хорошо это у вас сказалось, Наталья Ивановна! Именно так! Я бы не мог сказать лучше! Здесь в вашем семействе в присутствии м-ль Натали, которую я обожаю… (Наталья Ивановна в это время медленно пьет вино, глядя на него оценивающим взглядом) и которую я все-таки… не теряю надежды видеть когда-нибудь своей женой, Наталья Ивановна!.. – Больше не находит уже в себе необходимых околопредметных слов Пушкин: он ставит стакан на стол и наклоняет к ней голову. – Укрепите во мне эту надежду!

– Что же вы так… спешите? Это ведь… вопрос серьезный… – не желает сразу сдаваться Гончарова.

– Я спешу… да… может быть, это неприлично даже, но… ведь сюда к вам вот-вот кто-нибудь может прийти, Наталья Ивановна! – допив вино и вытерев губы салфеткой, с отчаянием в голосе отвечает Пушкин.

– Ну что же, Натали? Вот, ты слышала, г-н Пушкин делает тебе предложение… Ты согласна?