Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– Я, дядюшка, немного… – скромно оправдывается племянник и тычет вилкой в тарелку с ветчиной без внутреннего увлеченья, но преданно.

– Определяю его юнкером в уланы… вот? Кха!.. – сообщает Сверчков Наталье Ивановне. – Это будет го-раз-до лучше, чем собак гонять в деревне, а также всякие прожекты и фантазии… Хотя, конечно, денег стоит тоже… Но насчет карт, извини! Карточных долгов твоих платить не буду, так и знай! Вот при Наталье Ивановне тебе говорю! – делает свирепые глаза Сверчков.

– Так вы советуете выдавать дочерей за военных… А если находится жених штатский? – лукаво улыбается Наталья Ивановна.

– Разумеется, если человек богатый, само-сто-ятель-ный…

– А если не так и богат? – перебивает Гончарова.

– Но на службе, да службе, конечно!.. Тогда… тогда отчего же-с? И штатские ведь тоже… Вот тебе раз! Точно не бывают у нас губернаторы даже из штатских лиц! Да наконец ведь государь наш, о-он… кха!.. И переименовать может из чина штатского в чин военный? Ты, например, сегодня действительный статский советник, а завтра по его монаршей воле ты уж и генерал-майор… И можешь носить густые генеральские эполеты тогда! – И Сверчков восторженно подымает толстый палец.

– Однако вы-то сами, кажется, никогда не носили эполет? – вмешивается в разговор Екатерина Николаевна, на что Сверчков отзывается очень живо:

– И глупо сделал, что не носил их, да!.. Глупо сделал, м-ль! Оч-чень глупо, кха!.. Про-па-ла моя жизнь, пропала! Так, ни за что! – (Ерошит горестно волосы. Терентий наливает ему вина.) – А ты мне какого? Я, братец, хотел вот этого попробовать, а? Это какое такое? – И тычет пальцем в другую бутылку.

– Это? Это – альятик, барин, – важно отвечает Терентий.

Сверчков смотрит на бутылку глубоко задумчиво:

– А-ли-а-ти-ко… да-а… Кха! Это – итальянское вино… Налей!.. По-гиб-ла моя жизнь в деревне! Но ты-ы, Алексис, ты-ы, служи, шельмец! И выпьем с тобою за прекраснейших трех невест!

Тут он пытается подняться со стаканом в руках, что наконец ему удается.

– Ка-кой цветник! Ка-кой роскошнейший цветник у вас, дорогая Наталья Ивановна!.. Ваше здоровье, ваше здоровье, demoiselles! – И он чокается торжественно со всеми и пьет медленно, смакуя вино.

– Ваше здоровье! – повторяет Алексис и пьет разрешенно весело и с большим знанием этого дела, лихо опрокидывая рюмку.

– Хорошее вино… Кха! Кха-кха!.. – густо кашляет Сверчков. – Очень хорошее вино… Но как ни божественно тут у вас, дорогая Наталья Ивановна, надо ехать, надо! В четырех еще надо мне побывать домах, и тогда уж… можно на боковую… Доброго здоровья, Наталья Ивановна! – (Целует руку.) – Алексис! Прощайся!

– Au revoir! Au revoir, madame! – нетвердо уже держась на ногах, подходит к Наталье Ивановне Алексис и тоже с чувством целует руку.

Прощаясь последовательно и со всеми барышнями, медленно уходят визитеры. Натали отходит к окну.

– Очень смешные эти Сверчковы! И, кажется, племянник еще смешнее, чем дядя! – скучающим тоном говорит Екатерина.

Не совсем твердым от выпитого вина голосом замечает ей Наталья Ивановна:

– Чем же он смешной? Он смешит, да! – смешит, а совсем не смешной!.. Вот такая, как ты, конечно, рассмешить никого не может, а в жизни… в жизни это гораздо бывает нужнее… чем серьезность!.. Такой, как этот Алексис, он карьеру себе сделает, именно тем только, что смешной!.. Ты слышала, поступает юнкером в уланский полк?.. А там переведется на Кавказ, и не успеешь оглянуться, как уж выслужился… Ты куда? – добавляет она, увидев, что Александра уходит из столовой. – Сейчас, наверно, еще кто-нибудь придет из молодежи! Может быть, князь Платон…

– Я ведь сейчас же приду, мама́á! – оправдывается Александра, а Екатерина говорит, отвернувшись:

– Князь Платон едва ли приедет…

– «Едва ли»?.. Это почему же?.. Ты успела уж с ним поссориться?.. – подозрительно смотрит на нее мать.

– И не думала, мама́á, что вы!.. Только мне кажется, что он не приедет…

– Мамáн! Пушкин! – скорее удивленно, чем обрадованно, говорит от окна Натали, на что презрительно отзывается Екатерина:

– А вот Пушкин, это скорее!

Но у Натальи Ивановны вызывающий и немного пьяный вид, когда она смотрит на свою старшую:

– А что же Пушкин? Мне м-м Малиновская очень много о нем говорила, она его хорошо знает… А также и сестра мне пишет, что царь думает даже его историографом сделать на место Карамзина покойного! Чем же это плохо? Вот тебе и Пушкин!.. Могут даже придворное звание дать! Камергерский ключ если получит, вот у Пушкина и положение в свете!.. Если только я от него потребую, чтобы он, ради Натали, приобрел себе положение, то он… при-обре-тет, да-а!.. Натали! Идет уже Пушкин в дом?

– Он, мама́, говорит там с кем-то… Кто-то его подвез к нам, а сам едет дальше… – отвечает Натали, неотрывно глядя в окно.

– Ты хочешь, чтоб я тебя сговорила сегодня за Пушкина, а?

– Ах, мама́á, мне право… все равно! – пожимает плечами Натали.

– Как это «все равно»? Тебе же с ним жить, а не мне? – удивляется Наталья Ивановна.

Натали же, продолжая наблюдать в окно за Пушкиным, сообщает:

– Говорит с каким-то господином и хохочет… А Сверчковы уехали.