Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– Да, я помню, – блеснув жемчужными зубами, ответила Керн, чарующе улыбаясь.

В этот момент у Пушкина, сразу вспыхнувшего, как огонь на сухой соломе, пронеслись мысли о колокольчике утреннем, о предчувствии радостном и, главное, о том, что он знал от Осиповых, как эта красавица Керн высоко ценит его поэзию.

Весь сияющий день, все вокруг в эту минуту говорило поэту:

– Любовь…

И Пушкину вдруг стало страшно.

Он сжался, побледнел, съежился, желая хоть как-нибудь спрятать нахлынувший порыв огня.

Движения сковались неловкостью.

Он странно-сурово взглянул на Алексея Вульфа, будто собираясь сказать дерзость за недогадливость помочь ему выйти из создавшегося положения.

Алексей Вульф сообразил, встав:

– Я предлагаю вам перейти на террасу и там на вольном воздухе пить кофе.

Все обрадовались предложению и с шумом вышли на террасу.

Пушкин по дороге шепнул Алексею Вульфу:

– Черт знает… Я веду себя как мальчик…

На террасе Керн спросила Пушкина:

– В какой стороне ваше Михайловское?

Пушкин детски обрадовался предлогу начать разговор о Михайловском, о природе вокруг.

И наконец поэт оживился, повеселел и придумал:

– На этих же днях я приглашаю всю компанию в Михайловское!

Все восторженно приняли приглашение.

И особенно – Анна Петровна Керн, что остро заметил Пушкин, глубоко вглядываясь в даль ее синих глаз, как в море, и влекущих, как море. Смущенная Анна Петровна опустила глаза; у Пушкина загорелась кровь…

– Счастье!

Опьяненный мгновенной влюбленностью, зачарованный, как легендой неслыханной, поэт вернулся домой не помня себя.

Всю бессонную ночь раскаленно горел дивной встречей: в широко открытых глазах призывающим обаянием светилось небесно-земное лицо Анны Петровны, будто нарочно посланной своей красотой вознаградить поэта за все черные ночи одиночества.

Эта мгновенная беспредельная влюбленность, так свойственная Пушкину, властно захватила его настолько, что он как бы потерял голову.

Приезд Анны Керн явился для него неожиданным чудесным праздником жизни. И когда на следующий день Пушкин узнал, что Анна Петровна приехала в Тригорское лишь на короткие дни, огорчению поэта не было пределов.

– Меня ждет мой нелюбимый муж, – с болью говорила Анна Петровна, зорко всматриваясь в Пушкина.

– Зачем же вам было приезжать? – с ревностью и досадой спрашивал влюбленный.

– Чтобы хоть минуту вздохнуть с любимым поэтом, – нежно, с искренним чувством отвечала глубиной своих глаз Анна Петровна, – только минутку… Я привезла подарить свое безграничное участие и поклонение. И, если угодно вам, – горячую дружбу.

– Но не более? – язвительно улыбнулся Пушкин. – Вы слишком предусмотрительны… Когда красавица предлагает только дружбу, влюбленному следует удавиться… Не правда ли?

– Надеюсь, вы не настолько влюблены, – властно кокетничала самодовольная красавица, – а раз так, то дружба будет вернее… К тому же, милый, любимый поэт, я, к несчастью, далеко не свободна…

– Бросьте вашего подагрического генерала… – советовал поэт, – впрочем, нет, пожалуйста, не делайте этого, а то я окончательно сойду с ума… И вы правы: влюбленность скоротечна, а истинная дружба – вечна.

– А любовь? – вдруг вспыхнула зарей румянца Анна Петровна, вглядываясь в огненный трепет жарких глаз нового друга.

– Любовь?.. – затаенно задумался Пушкин. – Любовь, это – чего я так страстно желаю и чего мучительно боюсь… Если когда-нибудь мне придется погибнуть, – виной моей гибели будет любовь… Я это знаю.

Поэт грустно-тяжело махнул рукой и, вздохнув внутренним убеждением, повторил:

– Да. Я это знаю.

Взволновавшаяся столь нежданным концом резкого перехода Пушкина к пропасти отчаяния и желая вернуть его бодрость, Анна Петровна обратилась ко всем:

– Друзья мои, Александр Сергеевич дал мне слово, что сегодня он будет нам читать свои новые стихи. Я уверена, что он готов исполнить обещание.

Все шумно окружили поэта:

– Браво! Браво!

Прибежавший Алексей Вульф кричал:

– А я ручаюсь, что у Александра Пушкина в груди – огнедышащая гора вдохновенья в лице нашей Анны Керн, прекраснейшей из рая женщин.

Пушкин достал из кармана тетрадь.

Началось чтение.

Как никогда, поэт читал блестяще, бросая снопами бриллиантовых искр великого мастерства в сторону торжествующей Анны Петровны.

После чтения, к изумлению автора и присутствующих, Анна Петровна, возбужденная величием истинной поэзии, высказала свои ликующие суждения о пушкинских стихах с тонким и громадным пониманием высокого литературного вкуса, кончив свои восторги признанием:

– Право же, мне так стыдно и больно, что это неизъяснимое очарованье поэтического искусства я слышу из уст всеми любимого гения в такое страшное, злое время, когда чудесный великий поэт томится в изгнании, в ссылке… Почему не возмутится весь мир ужасом этого общего горя? Почему? Мне стыдно и нестерпимо больно…

На глазах ее блеснули крупные слезы, и она убежала в свою комнату.

– Простите… я не могу.