Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

В связи с этим всеобщим московским слухом Соболевскому исключительно радостно-гордо было видеть, наблюдать, знать и чувствовать, какой океанской, неизмеримой любовью к гонимому Пушкину была насыщена вся Москва в минуты этого предвестья.

Морем взволновалась молодежь и понесла имя Пушкина по бирюзовым волнам ликованья:

– Пушкин! Пушкин!

Никто точно еще не знал, правда ли, что Пушкина хотят наконец освободить, но каждый, как все, и все, как каждый, желали этого всех объединяющего, всех окрыляющего счастья.

Не кровавое торжество коронования нового тирана Николая (с неслыханной жестокостью задавившего восстание декабря) веселило умы, души и сердца, а – истинный праздник предстоящего освобождения Пушкина, чье солнечное имя было обвеяно ореолом борца за свободу, за новую, вольную жизнь.

Несомненно, что шестилетняя ссылка знаменитого, большого небывало-нового поэта сыграла грандиозную роль, подняв интерес и внимание к великому изгнаннику на недосягаемую высоту. Несомненно и то, что общественное мнение, омраченное июльской казнью вождей декабрьского восстания, видя в Пушкине светлого друга казненных и других, сосланных в Сибирь, желало преувеличенно подчеркнуть перед царем и его правительством открытые симпатии к борцам за свободу.

Имя Пушкина в данном случае торжественно повторялось, как счастливейший предлог показать ретивому венценосцу и его жандармской свите свои неостывающие надежды на иную политическую жизнь.

Многие, не знавшие Пушкина как поэта, все же произносили его имя с благоговением потому только, что Пушкин возвращался на волю после шестилетней ссылки.

В молве в эти дни ходили по народу два жгучих имени, два слова: поэт и царь – Пушкин и Николай.

В дни разгулявшихся слухов о Пушкине царь вызвал шефа жандармов Бенкендорфа к себе в Кремль и долго совещался с ним, кусая губы, пока хитрый Бенкендорф не доказал все выгоды условного, кажущегося освобождения Пушкина.

28 августа старый любимый друг Пушкина, писатель Петр Андреевич Вяземский, утром, как ветер в открытое окно, с порывом налетевшей радости известил Соболевского:

– Поздравляю! Ура! Пушкин помилован! Сегодня последовало высочайшее повеление. Пушкин свободен!

– Браво! Ура! Брависсимо! – торжественно загремел Соболевский, размахивая розовой ручной салфеткой. – Пушкина помиловали! Еще бы: ведь теперь каждый дурак понимает, насколько это помилование выгодно царю, желающему показать себя перед народом святым благодетелем после виселиц. А кстати, помилование Пушкина, известного даже за границей, родит в Европе хорошее мнение о новом монархе. Ххо-хо! Жандарм Бенкендорф – хитрая бестия, ловкий советник царя, пройдоха!

Вяземский и Соболевский, выпив на радостях шампанского, закурив трубки, весело поехали к друзьям с будоражащими поздравлениями.

Всюду на перекрестках, среди разговаривающих, им слышалось:

– Пушкин свободен!

На Тверской они встретили Веневитинова и Нащокина, с которыми перекликнулись, как ликующие птицы, приветствуя друг друга:

– Пушкин свободен!

– Поздравляем!

– Пушкин с нами!

– Браво!

В трактире Фомы Фомича, что на Ямской, куда часто хаживали литераторы и кружковцы, Вяземский и Соболевский, заглянувши туда по пути, встретили Погодина и Киреевского, которые будто бы узнали от Адама Мицкевича, слыхавшего разговор в канцелярии губернатора, что Пушкин вызван царем в Кремль.

Приятели, подняв бокалы, кричали:

– Ура! За свободного Пушкина!

К ним с восторгом присоединились неизвестные посетители:

– Ура! За Пушкина!

Развеселившийся Соболевский обратился к разбухшему, потному буфетчику:

– Милостивый государь, Фома Фомич, мы скоро приведем в твой питейный дворец знаменитейшего поэта Александра Сергеевича Пушкина. Запомни: самого Пушкина, черт подери! Сегодня вся Москва празднует его освобождение от крепостной зависимости! Пушкин из деревни отпущен на волю! Чуй!

Все хохотали.

Буфетчик, вытирая пот чайным полотенцем, раскланивался:

– С нашим почтением. Добро пожаловать!

Ко времени приезда Пушкина в Москву Петр Андреевич Вяземский, с 1821 года уволенный со службы за идеи освобождения крестьян и за критику действий правительства, жил в Москве под негласным надзором полиции.

Он занимался журнальной работой, деятельно участвуя в «Московском телеграфе» – передовом журнале Полевого, обильно переписываясь с Пушкиным в годы его гонения.

Вяземский знал Пушкина как коренной москвич, с его детских лет, посещая благодаря дружбе со стихотворцем Василием Львовичем Пушкиным, дядей поэта, его родительский дом.

Когда Пушкин учился в лицее предпоследний год, Вяземский с Василием Львовичем и Карамзиным посетили юного поэта в его келии, и с той поры их связала крепкая дружба, основанная на общих стремлениях к новой литературе, к новой мысли, к новой форме.

Вяземский, будучи на семь лет старше Пушкина и состоя в то время членом кружка «Арзамас», благотворно возвышенно подействовал на юного поэта, серьезно взявшегося за литературную работу.

Критические выступления Вяземского против старых представителей отжившей школы особенно нравились убежденному новатору Пушкину.