Невидимый человек

Когда я вернулся в палящий зной, мне легко шагалось в новых летних туфлях, и я вспоминал былое мальчишеское удовольствие от смены зимних башмаков на кеды: мы гоняли взапуски с соседскими ребятами, и было в этом ощущение невесомости, скорости, полета. Так-то оно так, подумал я, но последний твой забег остался в прошлом, а теперь давай, возвращайся в свой район — вдруг да соизволит руководство тебя позвать. Я ускорил шаг, ноги сами летели по асфальту, легко, по-юношески, навстречу плотной толпе, опаленной солнцем. Чтобы избежать сутолоки на Сорок второй улице, я свернул на Сорок третью — и тут началась заваруха.

У обочины стояла небольшая фруктовая тележка с яркими персиками и грушами; продавец, краснолицый итальянец — нос картошкой, сверкающие черные глаза, — высунулся из-под огромного тента в оранжево-белую полоску, бросил на меня многозначительный взгляд, а потом указал глазами на толпу зевак, которая сгрудилась вдоль одного из домов на противоположной стороне улицы. «Ему-то какое дело?» — подумал я. Но все же перешел через дорогу и двинулся вдоль чужих спин. Откуда-то доносился отрывистый, кляузный напев с неразборчивыми словами; я уже решил не задерживаться, как вдруг увидел этого лицедея. Им оказался стройный юноша с шоколадного цвета кожей — дружок Клифтона: он напряженно вглядывался поверх машин в противоположный тротуар, по которому со стороны почтового отделения к нам приближался рослый полицейский. А ведь этот лицедей наверняка в курсе, подумал я, и тут он оглянулся, заметил меня и от растерянности умолк.

— Эй, привет, — окликнул я, но, когда вместо ответа он повернулся лицом к зрителям и свистнул, я и сам пришел в недоумение: то ли он призывал меня сделать то же самое, то ли подавал кому-то условный сигнал. Я развернулся и увидел, что он подбежал к объемистому картонному коробу, придвинутому к стене, и, накинув на одно плечо холщовые лямки, вновь оглянулся на полицейского. Слегка озадаченный, я протиснулся сквозь толпу в первые ряды и прямо у себя под ногами увидел квадратный лист картона, на котором что-то мельтешило в бешеном темпе. До меня дошло, что там скачет какая-то игрушка; мельком взглянув на завороженную толпу, я повнимательней присмотрелся к этому действу. Ничего похожего я раньше не видел. Передо мной плясал кукольный человечек, изготовленный из оранжевой с черным гофрированной бумаги; голова и ступни, сделанные из картонных дисков, двигались вверх-вниз, будто на шарнирах, по воле какого-то таинственного механизма; фигурка изображала дрожь плечами, принимая дразняще-чувственные позы, и танец этот никак не вязался с неподвижной черной физиономией. «На марионетку не похоже, тогда что же это такое?» — думал я, глядя, как человечек дергается с вызывающим бесстыдством, будто совершает на людях непристойный акт и получает от своих телодвижений какое-то извращенное удовольствие. Сквозь смешки толпы я слышал шуршание гофрированной бумаги, а все тот же фиглярский голос зазывал:

А ну, встряхнись! А ну, встряхнись!
С вами Самбо-плясун, почтенная публика,
Вы его встряхните, хорошенько растяните,
После наземь опустите,
А дальше он сам. Йес!

Он вас рассмешит, он вас опечалит, опеча-а-алит,

Позовет вас в пляс еще не раз.
С вами, почтенная публика, Самбо-плясун.

Детишкам вашим будет потеха,

Подруга будет рыдать от смеха,
И тут же полюбит вас,
Полюбит ва-а-а-ас!

Встряхните Самбо, он в руки всем дается,

После растяните — он не колется, не бьется,
Это ж Самбо — обаяшка, кукла-неваляшка,
Самбо прыткий, Самбо вальяжный,
Пляшет буги-вуги, даром что бумажный.
Ножкой этак, ручкой так —
И всего за четвертак,
Он у нас мастак!
Кукла Самбо дает представленье
Почтенной публике на удивленье.
Подходите познакомьтесь с нашим Самбо,
Он…