Невидимый человек

Я посмотрел в сторону завесы из голубого пламени, сквозь которую пробирались расплывчатые фигуры. На зов Дюпре откликнулись несколько человек, которые тоже отделились от толпы, чтобы присоединиться к нам на мостовой. Мы двинулись дальше; меня поддерживал новый знакомец (другие называли его Скофилдом). В голове пульсировала боль, кровь не останавливалась.

— Ты, я вижу, тоже время даром не терял — какая-никакая нажива есть. — Он указал на мой портфель.

— Есть чуток, — ответил я, мысленно переспросив: нажива? Нажива?

И неожиданно припомнил, откуда такая тяжесть: от разбитой копилки Мэри и монет; и вот я открываю портфель и спускаю в него все свои бумаги: удостоверение Братства, анонимное письмо, а кроме того, куклу Клифтона.

— Набей его до отказа, приятель. Не стесняйся. Погоди, мы еще до ломбардов не добрались. У этого Дю целый мешок для хлопка по швам идет. Ему теперь впору самому лавку открывать.

— Ни фига себе, — позавидовал мужик по другую руку от меня. — Я сразу подумал: не для хлопка ли у него мешок? Где только раздобыл такой?

— С собой привез, когда перебрался на Север, — объяснил Скофилд. — Дю клянется, что перед обратной дорогой набьет его бумажками по десять долларов. Черт, после сегодняшнего ему целый склад потребуется. Нагружай портфель, дружище! Чего ворон считаешь?

— Да у меня там уже полно, — ответил я.

И только теперь вспомнил, куда направляюсь, но не знал, как отделаться от этих попутчиков.

— И впрямь, — согласился Скофилд. — Небось, брюликами разжился или еще чем. Жадничать, конечно, не стоит. Хотя пора уже было бы чему-то такому случиться.

Мы брели дальше. Не оторваться ли мне прямо здесь, думал я, пока не слишком удалился от своего района? Где сейчас все, интересно знать: день рождения празднуют?

— А с чего все началось-то? — спросил я.

Скофилд заметно удивился.

— Хоть убей, не знаю. Коп тетку застрелил, что ли.

Еще один человек поравнялся с нами в тот момент, когда где-то с грохотом упал тяжелый лист металла.

— Не свисти, не с этого началось, — заспорил новый попутчик. — Там этот парень оказался, как бишь его?..

— Какой парень? — встрепенулся я. — Как его кличут?

— Да молодой совсем!

— Прикинь, там такая волна пошла, вообще…

Клифтон, подумал я. Это был Клифтон. Это была Клифтонова ночь.

— О-о, блин, что ты мне тут заливаешь? — возмутился он. — Я своими глазами все видал, понятно? Часов эдак в восемь вечера, на углу Ленокс и Сто двадцать третьей этот ирландишка подзатыльник отвесил малому, когда тот у него шоколадку стырил, «Беби Рут», а мамашка его бучу подняла, так коп и ей пощечину залепил, вот тут-то все и завертелось.

— Ты это сам видел? — уточнил я.

— Вот как тебя сейчас. Там еще один парняга сказывал, будто малой взбесил ирландишку тем, что схватил плитку шоколада, названную в честь белой женщины.

— Чтоб я сдох, мне по-другому рассказывали, — вмешался второй попутчик. — Я подхожу, а мне и говорят: дескать, началось это из-за какой-то белой бабенки: та хотела у черной девки мужика отбить.

— Да плевать, из-за кого это началось, — заговорил Дюпре. — Лишь бы подольше не кончалось.

— Точно говорю: замешана в этом деле белая бабенка, только не так все было. Нализалась она в хлам… — вступил другой голос.

Не Сибилла же, подумал я: беспорядки раньше вспыхнули.

— Пронюхиваешь, кто замутил? — выкрикнул из окна ломбарда мужик с биноклем в руках. — Хошь правду знать?

— А то, — кивнул я.

— Тогда слушай. Замутил это великий лидер, Рас-Крушитель!

— Этот обезьян-индус, что ли? — переспросил кто-то.

— Полегче, ты, урод!

— Выходит, никто толком не знает, как это началось, — подытожил Дюпре.

— Кто-то ведь должен знать, — не выдержал я.

Скофилд протянул мне виски. Я отказался.

— Черт меня подери, просто через край хлынуло, вот и все. У собак язык набекрень, — сказал он.

— У собак?

— Ну да, жарища-то вон какая стоит.

— Да говорю же вам: все взбеленились из-за того парня, как бишь его…

Теперь мы проходили мимо какой-то торговой постройки, и до моего слуха донеслись истошные вопли:

— Тут хозяева цветные! Тут хозяева цветные!

— Так ты объяву напиши, придурок, — вмешался кто-то еще. — Сразу видать: жулье, как и все остальные.

— Вы только послушайте этого крикуна. Небось впервые в жизни порадовался, что цветной, — бросил Скофилд.

— Тут хозяева цветные, — как заведенный, повторял голос.

— Эй! В тебе точно ни капли белой крови нету?

— Избави бог, сэр, — заверил голос.

— Черт, прибить его, что ли?

— За что? Это ж голытьба! Оставь засранца в покое.

Миновав несколько домов, мы подошли к скобяной лавке.

— Первая остановка, братцы, — сказал Дюпре.

— И что теперь? — спросил я.

— Сам-то чьих будешь? — проговорил он, склонив набок голову с тремя нахлобученными шляпами.

— Да ничьих, парень как парень… — начал я.

— А мы с тобой, часом, не знакомы?

— Нет, откуда? — ответил я.

— Он свой, Дю, — сказал Скофилд. — Его эти копы подстрелили.

Смерив меня взглядом, Дюпре пнул что-то сапогом — фунт масла, которое, оставляя жирные следы, перелетело через прогретую улицу.