Невилл Чемберлен

Впоследствии X. Уилсон получал известия от разных людей, которые виделись с Гитлером после нашей встречи, — что он был очень приятно впечатлен. Я разговаривал с человеком, которому Гитлер сказал, что я единственный, с кем он может поддерживать деловые отношения, и ему понравилась скорость, с которой я ухватил суть. Короче говоря, я утвердил в нем определенную уверенность, что и было моей целью. И мне показалось, что, несмотря на твердость и жестокость, какие я увидел в его лице, это человек, на которого можно положиться, когда он давал мне свое слово.

Ты не можешь вообразить, сколько замечательных писем я получил от самых разных людей. Наши комнаты усыпаны цветами и подарками, мне даже прислали золотые часы от голландского поклонника и удочки от их производителя.

Я стал уверен во всем с этих пор. Я видел Рансимена в пятницу по моему возвращению и имел беседу, длящуюся более часа, с королем, который отправил мне самое очаровательное сообщение и волновался совсем как мальчик. В субботу были два заседания Кабинета, продлившиеся пять часов, и, наконец, мы преодолели всех критиков, хотя некоторые из них организовали протест заранее. Вчера я рано встал, чтобы встретить французских министров, у нас с ними был утомительный день, переговоры не заканчивались до полуночи. Но мы все-таки пришли к единодушному решению и послали наши предложения чехам. Во время написания этого письма мы еще не получили ответа от них, но есть признаки того, что пусть и со многими горькими упреками они их примут. Пока я согласился встретиться с Гитлером в среду.

Хорошо, теперь уже половина первого, и я должен ложиться спать. Я все еще нахожусь в волнении, как и все эти тревожные дни, но сильного грызущего беспокойства не стало, я чувствую, что нет ничего, в чем можно было бы упрекнуть меня, и что, наоборот, теперь все идет тем путем, каким я и хочу.

К счастью, я чувствую себя хорошо, бодрым и удивительно неусталым. Энни великолепна, но я боюсь, когда это будет кончено, на нее навалится потрясающее напряжение, которое она переживает теперь.

Спасибо тебе и Хильде, ваши письма так много для меня значат. Хильда совершенно права, это была идея будто от сердца отца.

Ваш любящий брат Невилл.

Р. S.: Получил известие из немецкого источника, что я — самый популярный человек в Германии! «Он приехал, чтобы спасти нас от войны».

Действительно, как отметил переводчик Гитлера доктор Шмидт: «Когда толпа в авторитарном государстве так демонстративно аплодирует не своему богоподобному диктатору, а зарубежному государственному деятелю с демократического Запада под совсем не героическим зонтиком, это является совершенно нескрываемым выражением общественного мнения»[430]. Примечательно, что ни на Галифакса, ни на Гендерсона, ни на Чемберлена Гитлер не произвел внешне особенного впечатления. Для Галифакса он был человеком с «живыми голубыми глазами», Гендерсон писал о том, что фюрер впечатлял только немцев, Чемберлен не был впечатлен, но поверил ему. Бравировали англичане или в самом деле не попали в плен «магнетического обаяния Адольфа Гитлера», сложно сказать, но факт остается фактом: фюрер сначала был для них трудным партнером для переговоров, а после превратился в опасного сумасшедшего с манией величия, который ответствен за начало новой мировой войны.

Многие советские историки обвиняли Чемберлена в раболепии перед диктаторами и в восхищении Гитлером как вождем, в стремлении быть похожим даже идеологически на фюрера и дуче. Как мы можем видеть из письма Чемберлена сестре, восхищения особенного не было. Сам премьер-министр об идеологии говорил следующее: «У меня нет уклона в пользу нацизма, фашизма или большевизма, потому что их подоплека кажется мне несовместимой с тем, что существенно для меня, основа моего политического кредо — это свобода личности. <…> А вот за сохранение демократии, что означает и сохранение нашей свободы, я бы и сам боролся»[431].