– Так бывает, что пожилой человек уже давно умер, уже со всеми родственниками на том свете встретился, а тело никак его не отпускает, – сказала Сирануш. – Или он мечтает о смерти, умоляет, но смерть про него забыла. Только боль пришла и осталась. Но самое страшное, когда человек живет между землей и небом. Не помнит родных, не узнает внуков, себя уже не помнит, а живет. Тогда вся семья каждое утро не водой умывается, а слезами. Это очень тяжело. Никому не пожелаешь, когда твоя бабушка руки твои с себя сдирает, обзывает по-всякому, будто ты для нее все зло этого мира. Много таких стариков. Очень много. Которые вдруг в горести свои погружаются. Только плохое вспоминают. А что счастье за этими горестями следует, не помнят. Нет лекарства от этой болезни. Только любовь родных их удерживает на этом свете. Не дай бог мне такой стать…
– Мама, не волнуйтесь, я вам напомню! – заверила ее Лиана, вытирая украдкой слезы. – Позову тетю Лику, чтобы она пирог испекла. Вы сразу вспомните и меня, и Лику, и тот пирог, которым вас Лика угостила, а вам потом плохо было!
– Слушай, как можно отравить лобиани? Не понимаю! Это не тесто, а картон! Она его вырезала и слепила! Даже лобио сделала так, что я чуть не подавилась! Лучше бы подавилась, чем потом животом мучилась! Слушай, точно мне что-то подсыпала! – возмутилась со смехом Сирануш.
– Очень вкусно. Я давно так не ела, – призналась Анна, – даже дышать не могу. – Она говорила чистую правду – ей давно не было так хорошо и легко. Так спокойно. Она уже понимала, что эта семья точно не может оказаться ее родней. А именно этого она хотела больше всего на свете – иметь такую мудрую тетю Сирануш, заботливую Лиану.
Сосо взял гитару и начал петь. Гела подпевал. Все в этом доме было так, как должно быть в большой счастливой семье: смешно, вкусно, радостно. Чтобы все собирались за большим столом и вспоминали истории про счастливую ногу.
Анна слушала, как на два голоса пели Сосо и Гела. Лиана выставила на стол домашний торт, прибежали дети. Сидели за общим столом. Лука подпевал. Тетя Сирануш смотрела на них с такой нежностью, как может смотреть женщина с очень большим сердцем, в котором есть только любовь. А остальные чувства ушли, им не осталось в любящем сердце места.
Анна думала о том, что у нее никогда не будет будущего. Ни такого стола, ни детей, ни внуков, которые будут за ним собираться. В ее доме никто не будет петь и играть на гитаре. И только она в этом виновата. Или все-таки не она? Да, проще всего обвинить родителей в собственной судьбе. В том, что они не дали детям дома, уюта, запаха пирогов и традиций. Или обвинить мужа, который не хотел детей, не захотел стать отцом. Или обвинить себя, что не настояла, не пошла наперекор. Кто виноват в том, что так сложилась жизнь? Все ищут виноватых и не находят. Потому что нет в этой истории правых.
– Спасибо вам за все. За этот праздник, – сказала Анна, прощаясь. К ее изумлению, ее вышла провожать вся семья. Дети подбежали, обняли и подставили щеки для поцелуя. Лиана тепло обняла. Тетя Сирануш велела ей подойти и наклониться. Анна наклонилась, и та поцеловала ее в лоб и погладила по голове. Так, как никто никогда не делал. Анна опять едва сдерживала слезы.
– Я ведь так и не объяснила, зачем приходила, – прошептала Анна.
– Не сегодня. Сегодня – праздник. Приходи, девочка, здесь тебе всегда рады, – ответила тетя Сирануш, будто все давно поняла без всяких объяснений.
Анна ехала домой и гадала, зачем судьба привела ее именно в этот дом? Чтобы она наконец поняла, что родными и близкими могут быть совершенно посторонние люди? Чтобы оставила свои поиски отца? Или чтобы наконец отпустила прошлое, детские обиды и жила дальше, веря, что счастливая нога Луки принесет и ей счастье в новом году.
Только как отпустить, когда в деталях помнишь все, хоть голову отрезай и приставляй новую. Точно знаешь, после чего окончательно отдалилась от матери. Не в состоянии даже набрать номер телефона, чтобы поговорить. И как ни стараешься, забыть тот день не можешь.
Я уже была замужем за Степаном, работала в школе и вдруг решила поделиться с матерью историями из школьной жизни. Мужа мои истории интересовали так же, как меня мемуары, которые он читал. Слово за слово, мать не понимала, что смешного я находила в уроках у девятого «Б» и почему так переживала за какую-то Лизу Никифорову, которая вдруг передумала поступать в педагогический, хотя с первого класса мечтала продолжить семейную династию и стать учителем. Потом разговор вернулся к больному вопросу – даче, которую я давно предлагала продать, а мать категорически отказывалась. Никому не нужный клочок земли, запущенный, заросший бурьяном. Туда давно никто не ездил. Я хотела продать, чтобы купить маме квартиру в нашем районе и не добираться до нее полтора часа по пробкам.
– Если будешь жить рядом с нами, я смогу чаще к тебе заезжать, – убеждала я мать.
– Вот еще счастье! Да не дай бог такое! – огрызалась она.