Невозвратный билет

– Вы же девочки! Как вы можете ходить с колтунами? – восклицала Фатимкина мама. – Ну как это раздирать? Только остричь!

– Да, мама, остриги, пожалуйста, – умоляла маму Фатимка.

– Вот еще. Лысая замуж пойдешь? – хмурилась та. – Сейчас вычешу, сиди спокойно.

После того, как наши бедные головы были вымыты, вычесаны, Фатимкина мама заплетала нам свободную косу и повязывала платок. Затягивала потуже на шее, чтобы мы не смогли сразу его сорвать. Мы спали в платках.

Только летом, в совсем жаркие дни, нам разрешалось не повязывать на ночь платок. А так – всегда. При любой погоде. Зимой в приказном порядке.

– Все будет хорошо, – объявила мама, что испугало меня еще больше. Обычно она говорила, что ничего хорошего ждать не стоит, но мы разберемся. Не справимся, а именно разберемся. Во «все хорошо» она никогда не верила. Значит, ей было по-настоящему страшно.

Мы прилетели совсем не в сказку, а в крошечный по сравнению с московским аэропорт. Когда приземлялись, я смотрела в иллюминатор, надеясь увидеть заснеженный лес из сказки, Деда Мороза и теплые дома-избушки. Но видела только что-то черное, беспросветное. До сих пор стараюсь не смотреть в иллюминатор. Я не боюсь летать, но во время приземления меня настигает настоящая паника. До слез, до истерики. Родные об этом знают, поэтому не удивляются, когда я вытираю размазанную по щекам тушь, рыдаю и хватаю воздух ртом. Это точно психосоматика. То, про что сейчас говорят: «проработайте это с психологом». Но… Если бы вы хоть раз отправлялись в место, которого нет на карте – городок просто не успели на нее нанести, – темное, черное, без единого огня. Если бы вы даже не могли предположить, что вас ждет. Если бы вообще не понимали, где находитесь… К страху, кстати, нельзя привыкнуть, как и невозможно его перебороть. С ним можно лишь договориться жить совместно. Иногда по возможности не мешать друг другу. Короче говоря, психолог тут не поможет. Это ваши личные отношения с фобиями. С ними можно обсуждать ситуацию. Иногда они соглашаются на компромисс и отступают.

Я не помню, как тогда мы приземлились – жестко или мягко, как добрались до здания аэропорта – пешком или на автобусе. Помню, что ждала маму, которая «ловила» наши чемоданы. Их было всего два. Мама собиралась вернуться в Москву через месяц и забрать все необходимое. Четко запомнилось – мама в модных кожаных сапогах на высоких каблуках, в перчатках и короткой дубленке по последней моде. Я в демисезонном пальто, вязаном платье и старых сапогах, которые отчаянно малы и жмут.

Я послушно села на стул. Было очень холодно. Я дышала ртом и мечтала, как расскажу об этом моменте бабушке – изо рта выходит пар, его можно увидеть. А если вдохнуть глубоко – в нос и в горло впиваются миллион осколков. И ты вдруг начинаешь задыхаться. Бабушка любила слушать про то, чего не знала, что не могла почувствовать сама. Ей нравились истории, похожие на сказку. Я решила запоминать все, чтобы потом ей пересказать.

Через некоторое время я ощутила на себе чужие взгляды. Очень неприятное чувство, должна признать. До сих пор его не люблю. Когда на тебя смотрят, разглядывают, как диковинку. Для меня это стресс. Я страдаю от повышенного внимания. К тому, что на мою маму все смотрели раскрыв рты, я давно привыкла. Мама – звезда, всегда, в любой ситуации. А я неизменно оставалась тенью, чемоданом, ручной кладью при ней, чему только радовалась. И тут вдруг именно на меня смотрели женщина и мужчина, и еще одна женщина. Девочка моего возраста дергала маму за рукав и показывала на меня. Впрочем, на маму тоже все оборачивались. Застывали на месте и рассматривали. Даже чаще, чем обычно. Мама всегда эпатировала публику, ей было не привыкать, она высматривала на багажной ленте чемоданы. Но вдруг та девочка, показывая своей маме на мою, покрутила пальцем у виска. Мама девочки одернула ее, сняла с себя здоровенный мохеровый шарф, подошла ко мне и повязала так, как повязывают шарфы маленьким детям. Чтобы закрыть рот и нос. Она затянула потуже.

– Так надо, – сказала она. – Дыши через шарф.

Еще одна женщина сняла с себя варежки – огромные, явно мужские – и натянула на меня. Я часто оказывалась в незнакомых местах и знала, что в таких ситуациях лучше ничего не говорить и не спорить. Соглашаться и говорить «спасибо». Умение мимикрировать, ассимилироваться у меня было развито слишком сильно и слишком рано. Я так сливалась с окружающей действительностью, мгновенно перенимая говоры, манеру поведения, стиль в одежде, что даже меня пугало это свойство. Мама же всегда оставалась яркой, не такой, как все, плыла против течения, не изменяла себе. Она была бельмом на глазу, женщиной, на которую показывают пальцем и крутят у виска. Насколько я умела слиться с обстановкой, став неприметной, настолько моя мама умела привлечь к себе внимание.