Ганс Кох прилагал все усилия, чтобы до конца выдержать намеченный им порядок допроса, но невозмутимый тон инженера, его рассуждения о депо, о транспорте — будто они сидели где-нибудь в конторе на совещании или за чашкой кофе в ресторане — взорвали его. Куда девалась его показная вежливость, его готовность вести спокойный разговор. Он даже вскочил со своего стула и, еле сдерживаясь, чтобы не ударить кулаком по столу, закричал:
— Встать, когда с вами говорят! Вы забываете, где вы находитесь!
Заслонов стоя спросил:
— Простите, я чем-нибудь оскорбил вас? Я, кажется, ничего не сказал ни обидного, ни оскорбительного.
— Молчать, когда с вами говорят! Это невиданное нахальство! Он еще задает мне вопросы! Что мне ваши оскорбления? Что мне ваши обиды? Что мне, что мне… Я сам, я…
Он вытер вспотевший лоб, залпом выпил стакан воды, отдышался, сел. Взглянув исподлобья на инженера, сухо сказал:
— Садитесь!
Потерев руки и глядя куда-то в сторону, он наконец заговори* спокойно:
— Прежде всего я хочу с вами договориться, даже не договориться… Я просто приказываю вам: бросить все свои уловки, никчемные разговоры о депо, о службе и отвечать только на мои прямые вопросы. Вы являетесь крупнейшим преступником. Вы есть, есть… как это…—тут он заглянул в записную книжку.—Вы есть… Костя! — выкрикнул Кох.
— Ваша правда, господин Кох. Я в самом деле Костя, так звали меня, когда я был подростком. Но имейте в виду, обычно меня называют, как взрослого человека, Константин Сергеевич.
— Вы есть… есть…—снова глянул в записку Ганс Кох,— вы есть дя-я-дя Костя!
— К великому сожалению, господин Кох, я не был дядей. У меня нет еще племянников.
— Ах, подождите! Вы снова отвечаете не то, о чем вас спрашивают. Вы есть дядя Костя, крупный преступник, который руководит… руководит отрядом диверсантов на транспорте. Что вы молчите?
— Я слушаю вас. Я хочу до конца выслушать ваши обвинения, чтобы ответить сразу на все.
— Так, так… Это похвально. И чем скорей вы это сделаете, тем лучше для вас. Вы взрывали наши паровозы, вы взорвали на днях водокачку. Вы держите связь с партизанами района. Вы убили нашего работника Сацука. Вы подсылали ко мне эту… эту…—здесь Кох немного замялся, даже опустил глаза, — девушку Любку с ножом, чтобы она убила меня, или господина коменданта, или кого-нибудь другого из наших офицеров. Вы диверсант, убийца, шпион, которые, согласно нашим законам, подлежат немедленному уничтожению.
— Все, господин Кох?
— Да, все… Вы еще сами должны рассказать нам о том, что вам известно…
— Мне кажется, господин Кох, и того, что вы рассказали о моей скромной особе, хватит для оправдания моего немедленного уничтожения, как вы имели честь сказать мне.
— Ну?
— Я ничего больше не могу добавить к тому, что сказал.
— Значит, все сказанное мной является правдой?
— Если детские сказки могут быть правдой, я могу согласиться с вами.
— Что вы этим хотите сказать?
— Повторяю, если сказки, обычные сказки могу* быть правдой, то я признаю все ваши обвинения…
— Я не позволю шутить со мной! Я…
— Я прошу вас не волноваться, это же в ваших интересах. Я задам вам небольшой вопрос: вы читали когда-нибудь сказки Шехерезады?
— Сказки? Кто… кто не читал сказок. Когда-то, в школе, я тоже читал… Да… сказки Гримм, потом, по-том Андерсена… и еще… Но при чем тут сказки? О-о… я догадываюсь, вы хотите поставить себя на место Красной Шапочки! А меня сделать волком? Что же, я волк, если вам это нравится… Я железный волк. Если нужно моему фюреру, если необходимо нашей империи, я перегрызу горло каждому, кто решится поступать иначе, даже думать иначе, чем думает наш мудрый фюрер.
— Простите, господин Кох, я не имел в виду никаких сравнений. Я говорил вам только о сказках Шехерезады. Для того чтобы доказать, что все обвинения, которые вы перечислили и которых хватило бы на сотни смертных приговоров для меня, похожи на сказочную фантастику Шехерезады. Да, да, сказочную, причудливую, правда не очень увлекательную в данном случав для меня, но все же фантастику, выдумку, то, что мы называем досужим вымыслом. Но, насколько мне известно, ваши законы считаются только с конкретными фактами, реальными явлениями и событиями, реальными преступлениями.
– Не агитируйте меня, пожалуйста, не учите.
– Тем лучше для меня, уважаемый господин Кох, А учить вас у меня нет никакой нужды. Во-первых, вы сами способны разобраться, где правда, а где вымысел.
А во-вторых… Я ваш пленный. Более того, я ваш узник. Вы угрожаете мне смертью. А умирать мне не хочется. Я люблю больше жизнь. А поэтому мне нужно знать действительные обвинения, действительные доказательства моих преступлений, а не детские сказки.
— Что вы ко мне пристаете: сказки, сказки… Вы расскажите лучше подробно обо всем, что нам давно известно.
— Что мне рассказывать, если вам все известно…
— Довольно притворства, господин инженер! Рассказывайте о своем участии во всех этих отвратительных преступлениях.