Незабываемые дни

А на окраине городка, совсем в другой стороне от слетевшего под откос эшелона, поднялась стрельба. Дружные взрывы гранат резко отдались в морозном воздухе. Донеслись частые автоматные очереди, вмешались пулеметы.

— Хорошего огонька подсыпал батька Мирон! — тихо проговорил Чичин, оглядывая полыхавшее заревом небо.

— Подкоптит их как следует…—так же тихо ответил Заслонов и, будто встрепенувшись от каких-то своих мыслей, заговорил быстро, возбужденно: — Им еще мало, мало еще! Мы припечем так, что они захлебнутся собственной кровью.

Над заснеженными вершинами деревьев трепетали бледные отблески затухающего зарева. Идя рядом с Чичиным, Заслонов крепко пожал его руку:

— Жить будем, Чичин!

Это было сказано с глубокой задушевностью и теплотой.

— И рубать будем!

Чичин молча ответил на пожатие руки.

20

Клопиков был, как говорится, на седьмом небе. Давно не знал он такого веселого вечера, давно не слыхал столько хвалебных слов, сказанных в его адрес.

Все приветствовали, его, поздравляли. Даже немецкие гости, интендантские офицеры, шефы из магистра* та, помощник коменданта и несколько жандармов* эсэсовцев — охотников выпить и закусить — крепко пожимали ему руки, пили за его здоровье, за его успехи.

Гостей был полон дом. Сам господин бургомистр со своей солидной супругой сидел на почетном месте» Поскольку у Клопикова не было хозяйки, ее роль и обязанности взяли на себя жены гостей. Когда гости хорошо подвыпили, откуда-то появилась группа девчат. Дебелая половина господина бургомистра, еще некоторые уважаемые дамы начали было крутить но* сами и фыркать, но флегматичный господин бургомистр, который уже еле сидел за столом, гаркнул на жену:

— Чего фыркаешь, сундук? Или им, господам офицерам, танцевать с вами, тумбами?

Почтенная дама метнула на мужа свирепый взгляд и влепила ему такую оплеуху, что у него вылетела поросячья косточка из рук и угодила в графин. Стекло звякнуло, посыпалось. Гости вскрикнули от неожиданности, кое-кто даже схватился за пистолет, подумав невесть что. Хозяин дома, который был еще в состоянии замечать и узнавать своих гостей, бросился к разгневанной половине господина бургомистра. Он даже неуклюже опустился перед ней на колени, как самый галантный кавалер.

— Лапку, вашу лапку, несравненная Гликерия Га… Га… Га… Ах, боже мой, сподобил господь бог папу вашего таким именем, что не выпивши и не вспомнишь. Пью за ваше здоровье, выпьем вместе, уважаемая моя Гликерия Га… Га… Га…

— Гальяшевна, Орест Адамович!

— Я и говорю… Выпьем, Гликерия Га… Га… Га… Ну бог с ним, с папой вашим, если он такой мудреный! Вот ручки ваши… Чудесно пахнут они, ах как чудесно! И такие ручки… нехорошо, нехорошо обращать их против такого божьего создания, как ваш муж, мой искренний друг. Нехорошо, говорю я… Я говорю, Орест Адамович, очень даже просто… Я… Кто я? Вы скажите мне, уважаемые гости, кто я есть такой? Я? Клопиков? Орест Адамович?

И он стоял на коленях и, протягивая трагически руки, все допытывался, кто он такой. По пьяному лицу катились крупные, как бобы, слезы.

— Кто я есть? Сирота божья? Тля бесприютная? Девчатки, малявки мои, отвечайте мне: кто я, что я?

Его окружили женщины. Утешали. Уговаривали. Советовали:

— Зачем вы губите свою жизнь, Орест Адамович? Вам нужна хозяйка. За вас каждая порядочная женщина пойдет, за вами любая девушка бегом побежит.

— Слушай их, слушай, Орест, да не очень давайся в руки! Попадешь в лапы, как я к своей… Крошечка моя, ну не сердись, дай спокойно барашка окончить…— взмолился бургомистр перед грозной своей хозяйкой, не забывая, однако, налить себе очередную чарку, которую Гликерия Гальяшевна проворно вырвала из его рук и еще проворней осушила сама залпом. Она еще раз сурово глянула на него и, заметив ленивый взгляд мужа, брошенный на девчат, трагически отодвинулась от него, встала:

— Ах, ты так! Хорошо, я знаю, что делать!

И, подхватив соседа, хромого офицера, затопала с ним в фокстроте под шипенье и визг патефона. Трещали, прогибались половицы. О чем-то спрашивал ее офицер. Она кривила лицо и, закатывая глаза под самый лоб, наступая партнеру на хромую ногу, говорила захлебываясь:

— Ужас как хорошо, уж-а-а-с как чудесно…

Клопиков, уже оставленный утешительницами, сидел за столом, уткнув вспотевшую лысину в чью-то тарелку, и все бормотал себе под нос:

— Я все могу, все… И побежит каждая, вот только позову! Нет, не нужно хозяйки. Забота. Неуважение. Непорядок. Ах, боже мой, мать моя, страдалица, ты просила, чтоб женился я! Не нужно… они размягчают сердце, эти волосатые создания. Однако кто позволил? Почему шум в моем доме? Ах, гостики мои! Почему же мне не выпить с вами? Водки еще сюда, водки! Я все могу! Всего у меня много! Кто это не послушает? Расстреляю… Очень даже просто…