Незабываемые дни

— А мы попросим Надежду Астаповну,— обратился к девушке Андреев,— прочитать новое стихотворение Купалы, партизанское, которое принесли к нам недавно из-за линии фронта.

Утомленная длинной дорогой, смущенная неожиданным предложением прочитать стихотворение людям, занятым, озабоченным нелегкими делами, Надя все же не стала отнекиваться.

Она читала и не заметила, как в дверь ворвалась какая-то девушка. С криком «дядя, дядечка» Майка вбежала в землянку. Лейтенант Комар схватил ее за руку, остановил, чтобы не мешала слушать. Она больно ударила его по руке, хлопец даже поморщился, выпустив ее руку. Но здесь Майка увидела нахмуренное лицо Соколича, его нетерпеливый жест рукой: подожди!

В землянке воцарилась тишина. Слышно было, как гудит пламя в железной трубе, как в дощатую дверь швыряет ветер целые охапки снега, как поскрипывают, гудят в пурге сосны и ели. А у каждого в думах жили, гремели тяжелые и звонкие, как медь, слова:

Партизаны, партизаны, Белорусские сыны!
Бейте ворогов поганых,
Режьте свору окаянных,
Свору черных псов войны.
(Янка Купала. Белорусским партизанам. Перевод М. Голодного.)

Навсегда западали в душу величественные в своей мудрой простоте, полные испепеляющей ненависти строчки великого поэта. Казалось, сердца людей начинают биться быстрей, а мысли пламенеют, как эти огненные слова:

Кровь за кровь и смерть за смерть!

Майка слушала с восторгом. Она волновалась, повторяла мысленно целые строчки. То и дело она смахивала нетерпеливой рукой непокорные пряди волос, назойливо лезшие в глаза.

Соколич, словно боясь нарушить торжественную тишину, осторожно повернулся на лавке, тихо промолвил Слышене:

— Завтра пустите очередную листовку. Сколько есть бумаги, не жалейте.

Майка слушала, посматривала на незнакомую девушку — в самом деле славная эта Надя! Вдруг она встрепенулась, заговорила растерянно, виновато:

— А знаете, Василий Иванович, извините, товарищ секретарь обкома…

— Нет, не знаю еще, товарищ радист. Майка покраснела до ушей.

— Я так бежала, торопилась сюда, да, услыхав вот, как товарищ… ну… Надя читала стихи, я совсем и забыла…

— Стихи, стихи… забыла… Эх ты, вояка! — шутливым тоном заговорил Комар и был не рад своим словам. Майка вспыхнула как порох. Резко повернулась к нему, чуть не бросилась с кулаками:

— Ты, ты… замолчи, лейтенант, не твое дело!

— Что у вас там, чего вы не поделили? — полусерьезно, полушутливо спросил Соколич.

— А что он все цепляется!

— Как это цепляется?

— Ну, вечно дразнит меня. Я, я… так ему отрежу, десятому закажет.

— А лихо с вами! Ну просто дети, хоть ты их в пеленки завертывай.

— Мне можно идти, товарищ секретарь? — чувствуя себя неловко, спросил Комар.

— Иди, браток, иди, спасайся от Майки, пока не поздно. Ну, давай теперь, радист, твои записи да в дальнейшем будь аккуратней.

Чувствуя на себе любопытные взгляды — если бы своих, то ничего, но так неудобно перед незнакомыми,— Майка передала исписанный листок бумаги:

— Читайте вот сами.

Соколич углубился в чтение. И чем дольше читал, тем светлей становилось его лицо.

— Ура, товарищи! Живем мы теперь, как все добрые люди.

— Что случилось, Василий Иванович?

— Да то, что и должно было случиться. Дошли наши посланцы в Москву, теперь мы со связью. Читайте вот… Ну, радист, выношу благодарность от всех нас.

В сообщении Советского Информбюро коротко рассказывалось об основных операциях партизанских отрядов Соколича, или товарища С., как обозначалось в сводке. Запись перечитали несколько раз.

— Все точно до последней цифры. Как было в нашем отчете, так и передано.

Записки переходили из рук в руки, и, когда попали снова к Соколичу, он, глянув на них еще раз, вдруг удивился:

— Однако что это значит? И вы не заметили с радости, да и я пропустил. Ведь здесь в конце говорится и о наших операциях за последние два месяца. Кто мог сообщить об этом за линию фронта?

— Тут нечего удивляться,— заметил Андреев.— Разведка наша работает, и работает точно.

Разговор затянулся далеко за полночь. Надя и Майка давно покинули землянку.

Андреев рассказывал об отряде батьки Мирона, о железнодорожниках, о минских новостях, о полученных из ЦК указаниях.

— О Минске ты нам не рассказывай, у нас каждый день свежая информация. Ты скажи, что нам делать с тобой, уважаемый бригадный комиссар?

— А тут, как говорится, воля командования…

— Да, воля командования! — сказал, задумавшись, Соколич.— Завтра наконец мы оформим наш штаб. Об этом мы не раз говорили, об этом напоминали нам и некоторые товарищи на сегодняшнем совещании. Была у нас задержка с начальником штаба, не было подходящей кандидатуры. Теперь этот вопрос можно решить как нельзя лучше в наших условиях, Назначим начальником штаба бригадного комиссара Андреева.

Все поддержали предложение Соколича.

— Постойте, постойте, — отбивался Андреев,—что вы хотите от инвалида… Это раз. А во-вторых, какой из меня начальник штаба, если я политработник?