Незабываемые дни

На стоянку приехали ночью. Надя, услыхав утром от Майки о хлопцах из Минска, пошла с ней в санитарную землянку, куда поместили ночью Игната и Анатоля. Хлопцы уже отогрелись, пробовали шутить с пожилым доктором, с которым вместе убегала из села в памятную ночь Майка. Он перевязывал рассеченную щеку Анатоля. Игнат первый заметил Майку, даже приподнялся на топчане:

— А вот и спаситель наш явился!

— Эге, Майка, а ты мне и не рассказала об этом. Майка растерялась сначала и, чтобы скрыть свое смущение, бросилась помогать доктору.

Игнат как приподнялся на топчане, так и сидел, всматриваясь в другую девушку, голос которой показался ему очень знакомым.

— Игнат?

— Надя!

Они расцеловались так горячо, что Майка даже отвернулась из деликатности. Они мало говорили о себе. Все расспрашивали друг друга о знакомых, о каких-то делах.

В землянку вошел Соколич.

— А я на минутку к вам! Как дела, доктор? Вы должны этих молодцов как можно скорей на ноги поставить. Ого, они, оказывается, уже и говорить могут.

Соколич поздоровался с хлопцами, расспросил Игната о делах на заводе.

— Слыхал я о вашем выезде из города. Неплохо сделали, с помпой. Вот за ваши последние приключения не хвалю.

— Мы, Василий Иванович, от самого города по нашему проспекту шли, и все было хорошо, спокойно. Сколько людей переслали, и ни одной задержки не было.

— Вот видите, людей переправляли, а сами засыпались. Проспект тогда и проспект, когда люди придерживаются определенных правил, ну… и слушаются регулировщиков.

Майка знала, о чем говорил Соколич. Проспектом уже с месяц называлась невидимая и неизвестная гитлеровцам дорога, по которой проходили сотни и тысячи людей из города и из дальних районов в партизанские отряды. Денно и нощно работали на «проспекте» неусыпные связные. Тут были даже свои партизанские «гостиницы», где можно было и обогреться, и отдохнуть, и переждать день-другой, если на каком-нибудь участке портилась «погода», появлялись «заносы», «обвалы» и всякие прочие явления, делавшие участок «труднопроходимым».

— Ну хорошо, хлопцы, поправляйтесь, да будем вместе обновлять наши проспекты и все наши стежки-дорожки.

И нужно было тут Майке высунуться со своим замечанием:

— Они, товарищ командир, правильно шли. Соколич оглянулся и, пряча улыбку, серьезно, чересчур уж серьезно посмотрел на Майку:

— А я и не заметил, что наш радист тоже здесь. Где, думаю, он делся? Исчез и третьи сутки голосу не подает. А он, оказывается, решил с пистолетом полицейские отряды разгонять.

— Дядечка! — взмолилась Майка.

— Слышу, слышу, племянница. Жалею, что нет еще у меня специальной землянки под гауптвахту, чтобы приютить мою дорогую племянницу суток на десять.

— За что, дядечка? — густо покраснев, тихо спросила Майка.

— Ты мне сначала ответь — станет ли человек, если он в здравом уме, нападать с пистолетом на отряд полицаев?

— Дядечка… товарищ командир…— голос Майки дрожал, а ее веснушки будто загорелись, так побелело ее лицо,— я не могла иначе. Я не могла… не стрелять. Я не могла, не могла…

Она стояла бледная, возбужденная, даже ее глаза, казалось, посинели, а сжатые кулаки слегка дрожали. Соколич посмотрел на нее, и, когда начал говорить, в его голосе исчезла суровость.

— Я знаю, Майка, ты не могла иначе поступить. И каждый из нас не мог бы поступить иначе, если бы увидел, что может погибнуть без помощи наш человек. Но лезть на рожон не нужно. Атака в лоб с малыми силами всегда равна поражению. Тут нужны и хитрость, и выдержка, и хороший расчет, точный расчет… И смелость, конечно. Нужен и разумный риск. Однако заговорился с вами, да и больным мы здесь мешаем. Соколич пригласил в свою землянку Надю. Он подробно расспрашивал ее обо всем, что не успела она еще рассказать ему: об отряде Мирона, о городке, о Минске. О депо не спрашивал, зная кое-что со слов Андреева. Наконец заговорил и про Надину сестру Галю.

— Ты сама понимаешь, не обязательно тебе рассказывать ей обо всем. Мы с тобой не маленькие, знаем, что можно и что нельзя. Одно скажу — пусть она не уклоняется от своей службы. И нужно ей сказать, чтобы не слушала она, не поддавалась на уговоры разных людей, не рисковала. Ну, могут найтись неплохие хлопцы в городе, которые будут подговаривать ее на какую-нибудь мелкую диверсию в немецкой столовой или в клубе. Пусть не слушает. Нам она нужна для важных дел. Если ее хотят перевести на работу в иное место, хотя бы к самому Кубе, пусть идет. А настанет время, мы свяжемся с нею через тебя или через другого человека, которого ты порекомендуешь.

Соколич дал Наде еще несколько поручений перед ее отправкой в город и в отряд дядьки Мирона.

— Если собираешься в обратный путь, можешь завтра поехать с нами. Подвезем.

17

Байсак был угрюм как ночь. Он сидел, низко наклонив голову, подперев щеку ладонью. Пальцы правой руки нервно перебирали край скатерти. Вот они попали в лужицу самогона, капли брызнули в лицо. Байсак уставился мутным взглядом в пустой стакан, в грязноватую бутылку.