Незабываемые дни

Дубок был не из тех, кого нужно долго приглашать. Он смолотил хороший ломоть хлеба и аж вздохнул, когда в горшке с молоком засветилось дно.

— Хорошее у тебя, тетка, молоко!

— Ну и выголодался ты, сынок! — вытирая уголком платка глаза, промолвила женщина.— Может, и мои где-нибудь вот так же мучаются?

— Сыны?

— Как же, два их у меня, и оба в армии. Один где-то в Бресте был, другой аж за Львовом, в пограничниках. Может, встречался ты с ним где? Старшего Антоном зовут…

— Нет, тетка, где там увидишь! Народу много. А как вас зовут?

— Зови меня теткой Ганной. Базылевы мы… Однако где же это мой старик запропастился? Посиди здесь, покарауль товарища. Да и сам остерегайся, за дверь не очень выторкивайся… Упаси боже, немцы! Они на рассвете на машине тут проскочили, поросенка у соседа прямо со двора ухватили, чтоб их холера схватила… Ох, и дрожала я за сарайчик наш, разве они пожалеют нашего человека?

Тетка Ганна осторожно вышла из сарая, и через несколько минут Дубок услышал, как звала она во дворе:

— Сымон, Сымон!

Скоро тетка Ганна вернулась. С нею пришли несколько женщин. За ними явился и старик со свертком под мышкой. Там были рубашки, штаны, пара старых ботинок. Женщины переодели раненого в крестьянскую одежду, осторожно вынесли из сарайчика и положили на телегу,

— Быстрей запрягай, чего стоишь? Никогда сам не догадается! Отдай человеку одежду. А ты, сынок, взаправду переоденься и иди со стариком в хату… А там посмотрим. Ну, так я поехала…

Так попал Дубок к тетке Ганне, которую все сельчане звали не иначе как командиром и немножко побаивались ее воинственности и крутого нрава в обхождении с лодырями, лежебоками, со всякими обидчиками нашей жизни, как называла их тетка Ганна. Случалось, что тихий и рассудительный дед Сымон, известный на всю округу бондарь, когда очень уж донимала его тетка Ганна, подавался временами «упрочки» — уходил на день-другой в соседний колхоз подправить обручи или сделать кому-нибудь пару новых дежек. И круто тогда приходилось и деду и охотнику до новых дежек, если наконец, после энергичных поисков, тетка Ганна находила своего «супостата».

— Ты что же это, дизинтир, себе думаешь? Тут работы не оберешься, а я должна время тратить, искать супостата! Надо ведь огурцы солить, у нас в колхозе три гектара под огурцы пустили, и опять же вон сколько липовок на пасеку требуется, а там и под грибы нужны будут дежки, а он себе и в ус не дует, думает, спрячется от меня!

И долго еще не могла угомониться тетка Ганна; идя вслед за Сымоном, жаловалась знакомым по дороге:

— Сколько я через этого моего хлопца горя набралась, не дай ты боже! И угораздило меня за него замуж пойти. До каких это пор мне командовать им? А боже мой! — даже всхлипывала немного для приличия.—От него же никакой команды в жизни, на одном послушании и живет…

«Хлопец», которому шел уже шестой десяток, понуро ковылял впереди. Время от времени осторожно оглядывался на свою грозную половину и, улучив удобную минуту, бросал слово, другое:

— Сердцем тебя прошу: смолкни ты наконец. Вот я иду уже, иду, чтоб тебя…

Не диво, что Павел Дубок, войдя с Сымоном в хату, многозначительно подмигнул деду и лукаво заметил: — Жена у вас с характером!

Сымон ответил не сразу. Он возился возле сундука, пряча военную одежду, положил ее на самое дно, накрыв разным домашним добром: рушниками, женскими платьями, даже снял со стены старый ватник и тот впихнул туда.

— С характером, говоришь? Оно конечно… Однако, нечего говорить, характер у нее справедливый… Правильный характер. Вот она которого уже в больницу повезла, все за сынов своих выдает, будто попал парень в беду на окопах. Ну, а на окопы у нас много людей ходило, так оно выходит, что тут можно ей поверить… Но, говорила, доктора уже сомневаются, больно много сынов у нее, но все-таки принимают… Попробуй не прими у нее! Я сперва подумал, что и ты из этих ее сынов, так как в сарайчике она с бабами целый госпиталь развела… А выходит, что ты сам зашел…

Вскоре Дубок с дядькой Сымоном были у председателя сельсовета, человека еще довольно молодого, подвижного, разговорчивого. Он здорово прихрамывал и, как бы оправдываясь, что в такое время, когда все на фронте, он сидит дома, показывал Дубку на свою ногу:

— Через нее, холеру, вот дома отираюсь… Когда-то в привод от молотилки попал… И стыдно даже, все люди как люди, а я будто в стороне от дела.

— Ну это вы уже чересчур! Надо же и здесь порядок иметь, не всем же и на фронт…

Дубок рассказал о комиссаре.

— Что же вы мне раньше не сказали? Я только-только людей послал, пусть походят по лесу, мало ли теперь что случается. Наши заблудятся, так нужно вывести, или еще какая потребность…