Незабываемые дни

Надя шла молча, задумавшись. Она слегка прихрамывала. Когда конь жандарма, ее конвоира, чего-то испугавшись, резко рванул в сторону, туго натянутая веревка бросила ее на землю. Она сильно ударилась коленом или о ледышку, или о камень. Теперь каждый шаг вызывал острую боль. Колонна, хвост которой был за километр от них, втягивалась в лес. Слишком отставать от колонны майор боялся, хотя до станции, как он знал, было недалеко, каких-нибудь километров десять.

В лесу крепко пахло нагретой солнцем хвоей. Майор, с лица которого не сходило выражение озабоченности, слез с коня, чтобы хоть немного размять свои онемевшие ноги. Солнце, запах хвои настроили его на элегичный лад. Он похлопал себя по худым, совсем не по его комплекции тонким ногам, весело шмыгнул носом, сладко зевнул:

— Хорошо, ах как хорошо!

Взглянул мельком на Надю, на покрасневшие пальцы ее связанных рук.

— Идешь, девушка? — спросил без причины и сам почувствовал, что вопрос его совсем нелепый. Захотел поправиться.— Вот видишь, как хорошо кругом… Скоро будет весна, и солнца будет еще больше, и тепла, и счастья… Ты понимаешь, девушка, — счастья… Ты, видно, хочешь, чтобы мы тебя расстреляли? Или послали на виселицу, вот на этой самой веревке, за которую ты привязана? А можем и здесь повесить, в этом красивом и солнечном лесу.

Стиснув зубы, Надя молчала. А он все говорил, будто хотел убедить ее:

— Ты можешь стать совсем свободная, и руки не будут болеть… Скажи только, где Заслонов и Хорошев. Ты, может, боишься за них? Бояться нечего. Вот придут они к нам, скажут, что совершили большую ошибку, что больше не будут выступать против Германии, против закона. И живите тогда на здоровье, пусть вам будет счастье… Каждый человек должен заботиться о своем счастье…

Надя не выдержала:

— Со связанными руками не говорят о счастье… Лес вдруг расступился. Дорога шла по длинной — с километр — поляне, которая упиралась в небольшую речушку, чистую ото льда, ярко синевшую сквозь сетку чернотала.

Майор хотел уже сесть на коня, которого услужливо придерживал за узду один из жандармов, когда винтовочные выстрелы прокатились по поляне. Выстрелы были до того неожиданными, что майор 'все еще скакал на одной ноге, силясь попасть другой в стремя. Он успел заметить, что его солдаты из хвоста колонны бросились в сторону от дороги, залегли неровной цепью на земле и, отстреливаясь, отползали все дальше и дальше. Конь майора взвился на дыбы и тут же грохнулся на землю, чуть не подмяв жандарма, державшего его за узду.

— Ложитесь, господин майор! — крикнул жандарм и в один миг исчез с дороги.

— Стой, стой! — крикнул перепуганный насмерть майор, видя, как галопом помчались его конники через поляну, прямо к лесу. Элегическое настроение сразу пропало. Майор почувствовал, как прилипла к спине сорочка, как онемели ноги и не попадал зуб на зуб. Его не интересовала больше пленная девушка. Она лежала неподалеку от дороги, от которой он теперь отползал, прижимаясь к самой земле, к мокрой глине. Он видел, как упали на землю, на чистые пни вырубки некоторые из его конников, как полетели кувырком подбитые кони и, отстреливаясь на ходу, жандармы торопливо бежали к лесу.

Напрягая последние силы, он полз краем поляны к зеленой стене молодых елок. Где-то стреляли из минометов.

«Наши минометы! — сразу узнал майор, и от сердца немного отлегло.— Видно, на помощь подошли солдаты со станции».

Майор не ошибся. Это были действительно немецкие минометы, но не знал майор, что находились они уже не в немецких руках.

До ельника оставалось всего каких-нибудь десять шагов. Пользуясь тем, что стрельба у речки немного притихла, майор приподнялся и бросился изо всех сил к ближайшей кучке елок. Но едва успел он нырнуть в зеленую чащу, как его, нельзя сказать чтобы деликатно, подхватили под обе руки. Низенький, шустрый человек вежливо махнул перед ним промазученной кепкой:

— Поздравляем с приездом, ваше благородие, угодили без опоздания. Разрешите, пожалуйста, ваши вещи! — и не очень уж гостеприимно отстегнул его кобуру с револьвером, вытащил из кармана документы.

— А чего, брат ты мой, с ним еще тары-бары разводишь, с гадом,— послышался другой голос— Ты его сразу по черепку, из него и дух вылетит…

— Отставить, Чмарутька, отставить! Никакой дипломатии у тебя нет… Не видишь разве, какой чин… В этом черепке еще кое-что найдется, о чем нашему командиру очень интересно будет узнать.

И снова повернулся к майору:

— Смелей переставляйте ножки, ваше благородие! Вот так, вот так… айн, цвай… айн, цвай…— и поминутно подталкивал его винтовкой.

Майор шел, механически переставляя ноги. Все боялся: вот-вот опустится на хребет тяжелый винтовочный приклад.

На небольшой полянке майора присоединили к группе пленных — тут было человек двадцать эсэсовцев, жандармов, полицаев — и погнали дальше.