Незабываемые дни

—. Простите, господин Вейс, но для вашей чудесной речи так мало слушателей теперь, что не лучше было бы по этой причине перенести ее на более удобное время? В наших недостаточно благоприятных условиях не повредит подумать и о личной судьбе. Вы, господин Геллер, не заметили, случайно, по поведению партизан, что они думают делать с нами?

— К великому сожалению, ничего конкретного сказать не могу. Возможно, более высокое начальство захочет допросить нас дополнительно. Может быть, они хотят устроить показательный суд над нами, это они практикуют иногда.

Пленным принесли обед: по котелку супа, в котором было и по куску мяса.

— Вот видите,—проговорил Цайт,— я ведь говорил вам об особенностях характера русских людей.— И, обратившись к старику, принесшему обед, продолжал: —! Вот я говорю, что русский народ добрый. Правильно я говорю?

— Почему же неправильно? Был бы еще добрей, если бы не лезла к нам всякая сволота, вроде вашего сброда.

— Вот видишь! И сволоту эту кормишь…

— И кормлю! Приказало мне начальство — и кормлю. Оно цацкается с вами, у него свои планы… Может, так и надо. А если бы не начальство, накормил бы я вас… гады…

После таких слов Цайт счел за лучшее прекратить дискуссию о характере русского мужика, не надеясь, видимо, на ее удачное продолжение. Да и вообще у всех пленных пропала охота говорить о чем-либо.

Наступил теплый июльский вечер. Где-то близко, видно возле одной из землянок, играла гармошка. Молодые звонкие голоса пели песни — то грустные, протяжные, полные тоски и глубокого.раздумья, то задорные, веселые. Порой песня, вдруг взлетев ввысь, как бы рассыпалась мелко-мелко,— казалось, сами звуки ее пускались в бешеный пляс. И действительно, к песне примешивался перестук каблуков, топот многих ног.

Цайт слушал музыку, песни, топот и мучительно, до боли в голове, думал об одном: по какому поводу такое веселье?

Присмотревшись к часовому, сидевшему возле землянки в широкой полосе лунного света, он увидел, что это человек очень пожилой. Цайт отважился заговорить с ним.

— Эй, старик! — позвал он часового.

«— Чего тебе, молодой? — иронически ответил тот.

— Ты скажи, какая у вас сегодня радость, почему поют и пляшут ваши партизаны?

— Должен бы я запретить тебе всякие разговоры, но отвечу. Пляшут и поют потому, что молодые, что весело им. А к тому же еще удача: взяли в плен таких важных типов, как ты, почему же им не петь…

— Вы взяли несколько человек, а у вас взяли Севастополь. Понимаешь, старик, Севастополь и бесчисленное множество других городов. Какая же тут удача?

— О Севастополе ты мне не говори. Сегодня вы, взяли Севастополь, а завтра мы Берлин возьмем, так что дуже не хвались своими победами. А еще я тебе скажу: ты, завоеватель, сидишь у меня за решеткой, а я, которого ты считаешь завоеванным, сторожу тебя как арестанта и вора. Вот ты и подумай, у кого из нас перевес.

— Однако, дед, ты острый на язык, в этом тебе не откажешь…— проговорил Цайт, чтобы лестью немного смягчить деда.

— А ты думал, что все мы лыком шиты? Когда-то и кайзер твой так же думал. И этот недоносок ваш, Гитлер, видно, с такими же мыслями с цепи сорвался, когда на нас бросился.

— Ты о Гитлере, старик, не должен так говорить. Не забывай о том, что он вождь нашего народа.

— Нашел вождя! Собачьего племени он вождь. А народ ваш если не сегодня, так завтра разберется с такими вождями, вспомянешь мое слово!

— Сердитый ты, старик. Хотел с тобой по-хорошему поговорить, но, вижу, собеседник ты дерзкий.

— От приятной беседы я не откажусь, только смотря с кем.

— Так вот, старик, живешь ты плохо…

— Это как сказать!

— А ты не спорь. Война для всех нелегкое дело. Знаю же я, и дома у некоторых сожжены, и поля не засеяны, ну… и реквизиции, и, что греха таить, и грабеж.

— Что правильно, то правильно, на это вы мастера, по грабительской линии.

—. Бывает, старик! — подделывался Цайт.—Вот я и говорю: все несчастья во время войны на человека, ну… и, конечно, на таких людей, как вы.

— Говорить умеешь…

— Подожди, старик… Вот я и хочу спросить тебя: хочешь ты покоя, хорошей жизни, такой жизни, чтобы действительно счастливым быть, иметь богатство…

— Богатство, говоришь? А ты потихоньку говори, а то еще услышит кто-нибудь…

И Цайт перешел на шепот:

— Ты понимаешь, старик, есть такой способ, сразу можно стать богатым и счастливым.

— Говори скорей о своем способе.

— А способ простой, старик.— И Цайт зашептал так тихо, что слышен был шелест листьев на деревьях.— Способ простой и несложный.

— Ну, ну, давай его, давай!

— Так вот, старик, можешь выкуп получить от нас всех. За деньгами дело не станет, часть теперь получишь, часть после…

— А сколько, сколько? — И Цайту показалось, что старик затрясся как в лихорадке.

— Ну, пять тысяч марок…

— Всего? — аж вздохнул дед.

— Ну, десять, да мы договоримся, старик, договоримся! Не забудь, что в придачу еще хорошее поместье, скажем гектаров на тридцать, а то и больше…

— Предложение важное! — проговорил шепотом дед.— Но это же не задаром, видно, дается?

—. Я же сказал, как выкуп. Услуга за услугу.

— А в чем моя услуга должна быть?