— Ну, скорей, кто там, у меня нет времени вас долго слушать! — кричал фюрер в телефонную трубку. Он стал немного ласковее, услыхав наконец голос Кубе.— А, это ты, Вилли! Видно, опять будешь просить войска? Не дам, не дам, даже не заикайся. Теперь де до вас мне, слыхал, как идут дела? Севастополь наш! Воронеж вот-вот будет в наших руках! Дела идут! Одним словом, кричи «ура» и всем прикажи кричать! Что? Батальон? Какой батальон? Разбили? Ну и дьявол с ним. Что? Что значит какой-нибудь паршивый батальон в сравнении со всеми событиями на моих фронтах. Велик бог, и велика милость его ко мне. Что? Ты, вижу я, стараешься испортить мне настроение в такие светлые часы? Нет? Ну и хорошо. Прощай! Что там еще? У тебя, видно, партизаны язык откусили, что ты заикаешься? Ну, говори ясней! Цайт? Какой Цайт? Ага, наш разведчик, ну, ну, знаю. Исчез? Исчез, говоришь?: В плен попал? Геллер? Ну, вы там все, видно, с ума сошли… Но что тебе до Цайта, о нем командующий пусть заботится. Что? Гражданская школа разведчиков?. Понимаю. Да-а-а… Придется мне многим из вас мозги вправлять, хорошенько заняться вами. Ну все? Больше бодрости, чтоб не раскисали вы там, на своих болотах. Ну, не хныкай, не хныкай, прощаю вам паршивый батальон. Ну, мне некогда, прощай!
Кубе, как святыню, положил телефонную трубку. Сидел несколько минут молча и вытирал лицо. Надменный вельможа, еле заметным кивком головы отвечавший на приветствия даже крупных своих чиновников, он боготворил фюрера.
— Ну, дорогой мой генерал,— обратился он наконец к Герфу, который в течение всего разговора Кубе с Гитлером сидел как мышь под веником,— есть еще бог на свете! Благодарите господа бога, что мы позвонили в такую счастливую минуту…
11
Если вначале работа не увлекала Лену, то спустя какую-нибудь неделю она проявляла уже явные признаки нетерпения и торопливости, отправляясь утром на работу.
Нужно было торопиться. И не только потому, что привлекала работа, но и потому, что идти было далеко: когда доберешься пешком до Дома печати! Это же не близкий свет — километров шесть. И бежит, даже не остановится, чтобы прочитать афишу или объявление. Была еще и третья причина спешки. Повадился офицер, спасший когда-то ее от пьяных хулиганов, подходить к воротам как раз в то время, когда ей на работу бежать. Лена ищет способ, как бы незаметно выбраться из дома. Тихо крадется через садик, чтобы переулком на улицу выскочить. Она в переулок — и он тут как тут, ну прямо навстречу.
— Добрый день, Лена! — и фуражку снимает кланяется.— Куда вы так торопитесь?
— На работу, господин лейтенант…
— Одну минуточку! Почему вы так сразу убегаете? Мне бы хотелось сказать вам пару слов.
— Не о чем нам говорить…
— Одно только слово, Лена…— И он ступает в ту сторону, куда старается отойти девушка.
— Послушайте, как вам не стыдно! А еще офицер! Нельзя приставать на улице к незнакомым девушкам…
— Мы с вами знакомы. Разве вы не помните, как я разогнал солдат-хулиганов?
— Я все помню, я вам благодарна, но не могу же я после случайной встречи считать вас своим знакомым. Извините, но я так тороплюсь…
— Ну бегите, бегите, а то вы еще бог знает что подумаете. Искренне прошу извинения, но надеюсь, мы еще встретимся…
Лихо знает, что за человек этот офицер и что ему надо, гитлеровцу? Мало ли их шляется по городу?
В первые дни Лена скучала по прежней работе и мысленно ругала Женьку, по милости которого влипла в эту бумажную нуду.
И все же девушка так торопилась по утрам на свой склад, будто ждало ее там что-то необычайное. А началось это с того дня, когда Женька намекнул ей, чтобы выполняла она просьбы шофера Феди, обслуживавшего и склад и экспедицию. Но Федя дней десять ничего не просил, ничего не спрашивал, да и в разговоры с ней не пускался. «Добрый день», «Прощайте» — только и услышишь от него. Молчаливый, скромный, ну чистая флегма.
Но вот однажды шофер, разгрузив машину и сдав накладные, задержался на минуту. Стоит возле стола, молчит. Заведующий складом, старый немец, отлучился в типографию.
— Вы, видно, что-то сказать мне хотите, господин шофер?
— Да… Я попрошу вас, Леночка, передайте вот этот сверток рабочему, который придет из типографии за бумагой.
— Их много ходит. Какому? — спросила Лена, с любопытством посмотрев на шофера.
— Ходит тут к вам из афишного цеха, худощавый такой, немножко прихрамывает.
— В железных очках?
— Да. Кстати, он спросит у вас: есть ли что-нибудь? Только не делайте этого при немце. Сверток никто не должен видеть. Попадет он на глаза начальству или часовым — вам верная смерть.
Тут же он посоветовал ей, что делать, если заявится какой-нибудь контроль или вдруг полиция нагрянет для обыска.
Целый час сидела Лена как на иголках. Все хотела посмотреть, что там такое в свертке. Но забегали девчата из экспедиции, приходили рабочие из типографии. Явился и сам заведующий складом, долго рылся в накладных, сверяя какие-то документы.
Наконец ушел, сказав, что, возможно, сегодня он больше не будет на складе.