Незабываемые дни

— Подождите, подождите… Это не так просто. Нужно все продумать. Я сейчас не могу вам сказать ничего: ни. согласиться с вами, ни отклонить ваше предложение. Нужно подумать. Нужно посоветоваться и с друзьями.

— Мы не подгоняем вас с ответом. Мы будем ждать.

— Хорошо. Давайте так и условимся: если я через три дня не позову вас… ну, будто бы для решения вашей просьбы о школе… то это означает мое согласие. А если вас вызовет в штаб обер-майор, которому я поручу ваше школьное дело,— это будет означать, что я не согласен с вашими предложениями. Кстати, когда будете у своих, передайте привет от меня Соколичу. Скажите ему, что я действительно восхищен деятельностью его славных партизан.

Они условились о дне и месте встречи — в случае согласия — представители от партизан и чехов, по два человека с каждой стороны, чтобы окончательно договориться обо всем.

В кабинет командира дивизии, попросив разрешения, вошел обер-майор. Он начал говорить о каких-то хозяйственных делах. Полковник перебил его:

— К вам лично не обращалась эта уважаемая паненка?

— Была, господин полковник. Я сказал ей, что мы ничем не можем помочь и она совершенно напрасно беспокоит вас.

— Ваша правда, обер-майор.

И тут же, повернувшись к девушке, полковник проговорил:

— Ничем, ничем не можем помочь вам, уважаемая учительница! Я ведь говорил вам. Как видите, и господин обер-майор, мой уважаемый помощник, такого же мнения. Война, война, милая барышня, нужно считаться с ее суровыми законами.

— Для девушек,—вмешался обер-майор, — никакие законы не существуют, господин полковник. Она грозила мне, что будет жаловаться самому гауляйтеру.

— Не советую, не советую делать этого. У господина гауляйтера много других забот, не стоит надоедать ему фантастическими просьбами, разрешите на этом закончить.

Девушка не торопясь пошла к своему временному пристанищу. Староста, который обтесывал во дворе новый столб для хлева, спросил:

— Ну, выходила что-нибудь, госпожа учительница?

— Ничего, дядька, не выходила, только зря время потратила.

— Я тебе говорил, что ничего из твоих хлопот не выйдет.

6

Через неделю девушка подрядила подводу и, достав пропуск, выехала из села.

Возчик — пожилой крестьянин лет шестидесяти, несмотря на свои годы, был легок в движениях.

— Ну, ну, шевелись! — понукал он своего конька, ставя его в оглобли.

Говорил он тихо, ласково похлопывая ладонью по лошадиным бокам.

— Колхозный? — спросила девушка.

— Конечно. Не успели мы угнать скотину, поделили кое-как, припрятываем, сохраняем.

Он говорил открыто — девушка, договариваясь с ним о подводе, назвала условный пароль, и дядька знал, что имеет дело со своим человеком. Из села выбрались рано. Ехали, однако, не торопясь, дорога шла большей частью песками, по которым не очень разгонишься. Да и там, где попадался более твердый грунт, дорогу так расквасили недавние дожди, что колеса увязали в грязи по самые колодки. Только кое-где с пригорков или по травянистой обочине лошадка пыталась идти трусцой, но вскоре замедляла шаг и еле тащила телегу, лениво перебирая ногами.

Пассажиры слезли с телеги, пошли пешком.

Дорога свернула в лес. Солнце скупо пробивалось сквозь вершины могучих, величественных сосен, ложилось трепетными золотистыми пятнами на жесткие иглы, пожелтевший папоротник, вереск, начинавший уже кое-где зацветать. Среди мха вспыхивала порой запоздалая ягода костяника и горела, переливаясь под солнцем, рубиновым огоньком. На опушке возле дороги желтели гроздья рябины. Глянешь на них и почему-то вспомнишь о первых заморозках и метелях.

В бору пахло хвоей, прелой листвой, грибами. А вокруг ни звука, ни веселой птичьей песни, тихо, глухо. Только вверху, в вершинах деревьев, идет еле уловимый гомон.

Было уже далеко за полдень, когда путники решили сделать привал — и самим отдохнуть и попасти коня. Он уже не раз и не два сворачивал с дороги, чтобы схватить клочок травы. Скоро увидели ложбину в лесу, по которой протекал небольшой ручеек. Проехали шаткий мостик и свернули с дороги. Густые заросли ольшаника надежно укрыли путников. Песчаный пригорок за ложбиной зеленел можжевеловыми зарослями, молодым березняком. За ним виднелся густой ельник вперемежку с чернолесьем.

— Вот здесь и подкрепимся. И тихо, и коню приволье, и чужой глаз нам не помеха…

Но только дядька начал останавливать коня, как тот захрапел и, будто испугавшись чего-то, отступил на шаг, взбив хомут чуть ли не на самые уши.

Дядька быстро соскочил с телеги и, держа коня за оброть, осмотрелся, но ничего подозрительного не заметил. Он хотел вести коня дальше, как вдруг вскрикнула девушка. Дядька оглянулся, увидел ее побледневшее лицо.

— Смотрите, дяденька, смотрите туда…

Из-под куста можжевельника, примерно в четырех метрах от телеги, торчала рука.

Дядька быстро привязал коня к сосенке. Бросились к кусту, раздвинули колючие ветки.

— Боже мой… убили! И кровь, видите, кровь на рубашке!