Незабываемые дни

Он уже готовился сдавать экзамены, когда началась война. В довершение ко всему дернуло его недели за две до войны послать свою семью к дальним родственникам в деревню. Бросить сестру и брата на произвол судьбы он не мог, поехал за ними, а пока собирались домой, немцы очутились в Минске. Так и не удалось Женьке выбраться на восток. Первые дни оккупации, вместе со многими другими минчанами, отсидел в лагере в Дроздах, где насмотрелся разных ужасов. Пока мучился в лагере, сестра умерла от голода, младший брат кое-как выжил, дожидался брата. Подвернулась работа на мелькомбинате, заработки были небольшие. С харчами порой выручали партизаны, с которыми в первые же дни лагеря связался Женька. Думал совсем к ним перебраться, но знакомые отговорили, сказали, что и в городе найдется работа.

7

Сидор Бобок стоял перед батькой Мироном и отдавал рапорт. В конце сказал:

— Не могу больше, товарищ командир. Увольте меня из полицаев!

Батька Мирон смотрел на него, и в глазах искрились веселые огоньки.

— Так отслужил, говоришь?

— Отслужил, товарищ командир. Вышел, можно сказать, в полную отставку.

— С мундиром даже?

— Да, и с мундиром. Вам, товарищ командир, смешки, а мне эта службишка вот как припекла, сыт аж по самое…

И Сидор Бобок полоснул ладонью по своей шее.

— Принимаю твою отставку, хотя, как тебе известно, увольнение с полицейской службы не входит в мою компетенцию.

— Вот II хорошо, товарищ командир.

— Что же мне делать теперь с тобой, таким неисправимым и заядлым полицаем?

— А вы не смейтесь, товарищ командир. Поверьте, мае совсем не было весело на этой проклятой службе…

— Я и не смеюсь, товарищ Сидор. А за твою службу, особенно за твою помощь партизанам в трудную годину, выношу тебе искреннюю благодарность. Гляжу я на тебя и радуюсь: ты же настоящим человеком стал! Конечно, не скажешь, что сделался ты хорошим человеком через свою полицейскую службу, но, что ни говори, возмужал ты и необходимую ловкость, сметку приобрел. Что же думаешь делать теперь?

— Воевать буду, товарищ командир. На самые трудные задания можете посылать. Все сделаю, как прикажете.

— Удовлетворяю твою просьбу, товарищ Бобок. Будешь в самом боевом отряде.

— Спасибо, товарищ командир.

Так Сидор Бобок, года полтора проходив в полицаях, наконец обосновался в отряде.

8

Никогда Лена не попадала в такое сложное положение. Ее девичьему самолюбию льстило, конечно, то глубокое чувство, которое проявлял к ней Драгош, но честная натура не позволяла ей играть чувствами человека, отвечать на них дешевым и легкомысленным флиртом. Да и как она могла изменить своему милому Игнату, который где-то там в лесах и болотах живет суровой партизанской жизнью? Но разве скажешь об этом открыто Драгошу. И все же нужно наконец внести ясность в отношения с молодым лейтенантом.

Случай сделать это представился довольно скоро. Однажды вечером лейтенант пригласил ее в кино. Она не отказалась. Перед художественным фильмом показывали фронтовую хронику. На экране мелькали эпизоды, в которых гитлеровцы, конечно, одерживали одну победу за другой. Была показана сфотографированная с самолета Волга, охваченные пламенем кварталы Сталинграда и бомбежки, бомбежки, бомбежки. Зрительный зал, переполненный немецкими военными и гитлеровским чиновным людом, ревел от восхищения и не скупился на шумные аплодисменты. Смотреть на то, что происходило на экране, слушать военные марши и наблюдать, как беснуются от восторга гитлеровские вояки, было свыше сил девушки. Она шепнула Драгошу:

— Пойдем отсюда!

— Неудобно, Лена, особенно тебе, могут принять это за демонстрацию. А нужно помнить, что здесь, в зале, не один десяток гестаповских глаз и ушей.

— Я не боюсь их. Наконец, если человеку сделалось плохо, может он выйти на свежий воздух?..

— Подождем, Лена. Сейчас будет художественный фильм. Говорят, в нем участвует знаменитый артист*

Но и художественный фильм мало чем отличался от хроники. Знаменитый артист играл непобедимого гитлеровского аса. И снова на экране мелькали пожары, воздушные бои, бомбежки. И снова пылали советские города.

— Ну, ты как хочешь, а я пойду! — решительно сказала Лена.

— Я не могу оставить тебя одну…

Под шиканье зрителей они потихоньку выбрались из кино, огромного деревянного барака, единственного, пожалуй, строения, сооруженного гитлеровцами на руинах города.

— Зачем ты повел меня в кино? — с грустью сказала Лена.

— Боже мой, я думал сделать тебе приятное, ведь в этом городе никаких других зрелищ не найдешь.

— В этом городе, как ты изволил выразиться, было несколько театров, и среди них такие известные на всю республику, как драматический, театр оперы и балета. Но теперь оперный театр стоит с разбитой крышей и в нем твое немецкое командование устроило склад. Чем же это не зрелище? — с раздражением, близким к гневу, спросила девушка.

— Ты напрасно злишься на меня. Я все знаю. И я имел в виду только подчеркнуть, что сталось с городом, когда он попал под фашистскую власть.

— Попал, попал…— передразнила Лена.— Нашел власть…— И девушка умолкла, сообразив, видно, что сказала, возможно, лишнее.