Незабываемые дни

— Ну, не злись, успокойся, моя славная Лена. Такая судьба постигла не один твой город. Много городов превратили в руины гитлеровцы. Ты посмотрела бы на Варшаву, на другие города Европы…

— Разве этим можно меня утешить?

— Ты не так поняла меня. Я хочу сказать, что, возможно, те, кто превращал в руины чужие города, в том числе и Минск, вынуждены будут восстанавливать их. Должен сказать тебе…— и Драгош задумался на минуту, будто колеблясь, говорить ему или нет,— мне это дело немного видней, чем тебе, не все выглядит так блестяще… ну, понимаешь, для гитлеровцев… как показывается на экране. Они кричат теперь о Волге, о Сталинграде, вопят о скорой окончательной победе. Но это, если хочешь, крик отчаяния, они слабеют, напрягают последние силы… И ты ведь знаешь, что не везде люди покорно склонились перед их силой. В каждой захваченной гитлеровцами стране идет острая борьба народа против завоевателей. Я уже не говорю о вашей стране…

— А как твои соотечественники? — тихо спросила Лена,

— Мой народ никогда не был сторонником захватчиков…— задумчиво проговорил Драгош.

Они молчали, думая каждый о своем, и медленно шли вдоль железнодорожного бульвара. Над городом стояла тишина. Прохожих уже не было, так как давно наступил комендантский час. Под ногами мягко шелестели опавшие листья молодых тополей и кленов.

— Я хочу, славная Лена…— первый нарушил молчание Драгош и запнулся, как бы подбирая слова.— Видишь, мне трудно говорить. Если бы ты только знала, что творится в моем сердце. Я давно собираюсь сказать тебе об этом, но все как-то не получалось. Во время наших встреч ты стараешься как можно быстрей распрощаться, вечно торопишься… Как большого счастья, я жду каждой встречи с тобой. И если бы ты спросила меня, чем я живу сейчас, я ответил бы: живу мыслями о тебе, живу встречами с тобой. Милая моя, славная Лена… Я откровенно скажу тебе…— И он замолчал на мгновенье, подбирая то нужное слово, которое в таких случаях не дается сразу.

Он осторожно взял ее руку в свою. И вдруг, припав губами к маленькой теплой руке, начал целовать ее.

— Я люблю тебя, моя славная, моя милая, моя любимая…

Лена, хотя и догадывалась о его чувствах, от неожиданности растерялась.

— Что ты делаешь, Драгош? Люди увидят, не оберешься стыда…

— Боже мой! Пусть смотрят все, пусть смотрит весь мир! Разве я могу стыдиться своей любви? Разве она оскорбляет тебя, моя радость?

— Не надо, Драгош, не надо…— растерянно повторяла она, не зная, как вести себя, чтобы не обидеть человека, к которому относилась так тепло, дружески.

— Почему ты молчишь, почему не ответишь мне?

— Что же мне ответить тебе, Драгош?

Он вытер горячее лицо, проговорил взволнованно:

— Я не требую… прости меня… я не прошу немедленного ответа. Только дай надежду… И я буду счастлив. Ну, что же ты молчишь?

— Я думаю, Драгош…

— Не буду нарушать твоих' мыслей.

Они давно миновали железнодорожные пути, были уже на окраине города. И хотя время было позднее и уже близко был дом Лены, она не торопилась, даже предложила Драгошу:

— Давай походим по улице, если не задержат нас патрули.

— Со мной никто тебя не задержит.

В глухом переулке они присели на скамеечку под раскидистой липой, черневшей голыми сучьями. Поздний ноябрьский вечер был холодный. В небе зажглись яркие, зябкие звезды. Неуютно шумел осенний ветер. Но Лена не чувствовала холода. Возбужденная, взволнованная, она подбирала нужные слова, которые должна была сказать сейчас Драгошу.

— Прежде чем ответить, я прошу тебя… Ты услышишь, возможно, неприятные для тебя слова. Искренне признаюсь, что ответить взаимностью на твою любовь я не могу… ну, если хочешь, не имею права.

Драгош низко опустил голову.

— Не сердись, Драгош. Я по-прежнему уважаю тебя… и даже… могла бы полюбить, если бы мы встретились с тобой немного раньше. Я люблю другого, Драгош, давно люблю… Как бы ты назвал меня, если бы я изменила своей любви?..

Драгош глубоко и тяжело вздохнул.

— Знаешь, Лена, я не перенесу этого. Твои слова такой страшный удар для меня, который выбивает из-под моих ног все и… даже… жизнь… Я не смогу жить без тебя. Клянусь тебе…

Он встал, подал ей руку:

— Простимся, Лена, навсегда… Чтобы никогда-никогда не видеть друг друга… никогда не слышать…, Прощай… Я не хочу винить тебя и не имею на это никакого права… Не каждому удача в жизни…

— Сядь, успокойся.

Он без колебаний послушался.

— Мой славный Драгош, ты очень нравишься мне… быть может, я даже склонна полюбить тебя. Понимаешь, склонна… Но у тебя не найдется ни одного слова, чтобы осудить меня только за то, что я искренне люблю одного человека и хочу — что бы ни случилось — до конца дней своих быть верна ему. А тебе я предлагаю мою искреннюю дружбу… И я надеюсь, я хочу верить, что ты будешь моим верным и надежным другом, моим товарищем, на которого я могу рассчитывать в тяжелую минуту…

Он бросился к ней, протянув руки:

— Разреши мне называть тебя по-прежнему: славная моя, милая девочка. На все, на все я согласен… Я понимаю тебя. И если я нужен тебе как хороший солдат, я всегда в твоем распоряжении.