Незабываемые дни

— Я рада за тебя. А счастье твое тебя не минет никогда.

Они долго говорили в тот вечер. Драгош расспрашивал об Игнате, что он за человек, чем занимался, где учился. Прощаясь с Леной возле калитки ее дома, он сказал:

— Я искренне завидую Игнату и… не сержусь на него. Что ж, желаю ему счастья…

Драгош попросил Лену не отказываться от встреч с ним. Она ответила согласием.

9

Гитлеровцы отмечали какой-то свой праздник, и президент города устроил торжественный вечер, на который были приглашены высшие административные чины и представители местных гражданских учреждений.

На прием получила приглашение и Надя, хотя не занимала высокой должности в городе.

Сначала Надя отказывалась от приглашения.

— Нет, нет, душечка, отказываться от этого приема вы не только не должны, ной не имеете права,—заявил ее непосредственный начальник Ермаченко.— Быть на приеме — это, так сказать, государственный долг.

Руководитель Белорусской самопомощи, господин Ермаченко, никогда не упускал возможности выслужиться и чем-нибудь обратить на себя внимание высшего начальства. Приглашение Нади на прием он надеялся использовать прежде всего в своих собственных целях. Он знал, что Кубе дал согласие присутствовать на приеме. Знал Ермаченко и о пристрастии гауляйтера к молодым красивым девушкам. Да, Ермаченко уже имел случай убедиться в этой слабости начальника. Как-то гитлеровцы созвали собрание медицинских работников города, посвященное борьбе с эпидемиями, которые то и дело вспыхивали в городе. Немцы не очень беспокоились о здоровье голодного населения. Их волновало другое: опасность эпидемий для самой гитлеровской армии. На собрании медиков счел нужным выступить с коротким словом сам гауляйтер. Во время своего выступления Кубе заметил среди слушателей красивую смуглую девушку. Он не спускал с нее глаз и, когда собрание подходило к концу, спросил у президента города, председательствовавшего на собрании, что это за особа и где она работает. Президент не мог дать точного ответа, и только дотошный Ермаченко удовлетворил любопытство господина гауляйтера. Он доложил, что девушка — молодой врач, работает в больнице Белорусской самопомощи и зовут ее Славой.

После собрания гауляйтер отозвал в сторону Ермаченко. Он начал разговор официально:

— Поскольку ваша организация самая сильная в городе, постарайтесь возглавить все противоэпидемическое дело.

— Слушаюсь вашего высокого приказания! — льстиво ответил Ермаченко.

А гауляйтер здесь же, как бы между прочим, перешел к другому вопросу, который, видно, интересовал его больше, чем все эпидемии, вместе взятые. Он фамильярно взял за пуговицу собеседника:

— Вот что, милейший, вы для меня свой человек… Поручаю вам: поговорите деликатно с этим вашим врачом… намекните, что для нее будет совсем не плохо, если она перейдет на работу ко мне, ну… в качестве домашнего врача.

— У вас же, осмелюсь сказать, есть опытный домашний врач, а эта девушка совсем с небольшой практикой…— ляпнул, не подумав, руководитель самопомощи.

Гауляйтер окинул своего собеседника довольно презрительным взглядом, но тут же милостиво улыбнулся:

— Поймите, милейший, что мы говорим с вами как мужчина с мужчиной…

Ермаченко засиял, как молодой месяц, и несколько раз кивнул головой в знак того, что наконец понял высокую просьбу.

Однако выполнить деликатное поручение оказалось не так просто. Тихая и покорная с виду девушка после первого намека начальника о возможном переводе ее на службу непосредственно к Кубе категорически отказалась: она, видите ли, не имеет еще достаточного стажа и практики, чтобы лечить таких высокопоставленных особ. Когда же Ермаченко начал нажимать, она прямо сказала:

— Знаете, любовницей я никогда не была и, могу вас заверить, никогда не буду…

Господина Ермаченко охватила злость.

— Вы потеряли рассудок, если осмеливаетесь так говорить о нашем глубокоуважаемом гауляйтере. В конце концов, я требую подчинения, как непосредственный ваш начальник.

— Никто и ни к чему меня не принудит…

— Молчите, негодница! Так платите вы мне за мою доброту и ласку… Вспомните, разве я предложил вам хоть раз что-нибудь непотребное, гадкое, такое, что было бы несовместимо с вашей девичьей честью?

Действительно, с женщинами, работавшими в его ведомстве, господин Ермаченко вел себя прямо-таки по-рыцарски. Но тут, видимо, имелась своя причина. Втихомолку поговаривали об ужасной судьбе двух девчонок, которых взял он из детского дома, чтобы удочерить их. Одной было лет двенадцать, второй — четырнадцать. Младшая и теперь живет в квартире Ермаченко под строгим надзором домашней работницы. Старшая, вскоре после «удочерения», сбежала из дома, а спустя месяца три-четыре была расстреляна, как проститутка, которая будто бы заразила нескольких солдат и офицеров.

Когда Слава не поддалась ни на какие уговоры, Ермаченко дал ей два дня сроку подумать. Но прошло и два и три дня, а девушка оставалась при своем мнении.