Незабываемые дни

Постепенно Надя собралась с мыслями, начала перебирать в памяти все, с чем столкнулась сегодня на нелепом приеме. Конечно, она услыхала многое, о чем не без интереса и не без пользы узнают от нее свои люди. Думала о работе. Самопомощь помогла ей познакомиться с разными людьми, в большинстве своем самыми заклятыми врагами ее народа. Это неплохо, что она наблюдает, изучает их, узнает об их планах. Конечно, они не догадываются, какую практическую помощь оказывает она через самопомощь партизанам.

Эти мысли немного отвлекли внимание от поразившей ее новости. Теперь она уже не хотела верить тому, о чем услыхала. И когда подумала, что близкие, дорогие ей люди живы, приятное тепло охватило сердце. Перед ней встал образ Николая, такой яркий, осязаемый,— казалось, она слышала его шаги, ощущала взволнованное дыхание, видела улыбку, блеск его глаз, угадывала его мысли:

«Славная моя, хорошая, тоскуешь ли ты обо мне?»

И отвечала:

«Тоскую, любимый мой, ненаглядный…»

Смотрела на еле приметное во мраке окно, будто ждала: вот явится он, постучит в стекло и тихо-тихо, ласково скажет:

«Отопри, моя Надюня, это же я, твой Николай!»

Но в окне только бился вьюжный ветер, и от шороха снежинок еще больше холодело сердце.

10

Недели две непрестанно шли дожди. Дороги раскисли. Даже пешеходу лучше было не трогаться в путь — всюду бесконечная вода, от нее нигде не было спасения. Поля, луга набрякли влагой. Вода чавкала под ногами, затекала за воротник, зябкими струйками пробиралась по спине, так что зуб на зуб не попадал от пронзительного холода. И не было где согреться, обсушиться: всё походы и переходы, почти целую неделю в беспрерывном движении.

Люди устали до предела и как о высшем счастье мечтали о теплом и сухом ночлеге. Но мечта оставалась мечтой. За партизанами неотступно шли каратели. Целая дивизия эсэсовцев и полицаев навалилась на заслоновцев.

То собирая свою…бригаду в кулак, то разбивая ее на отдельные боевые группы, Заслонов выводил партизан из-под удара и одновременно наносил чувствительные удары по гитлеровцам. Он то громил их фланги, то неожиданно нападал с тыла. Эсэсовцы проклинали и партизан, и осеннее бездорожье, и свое начальство, которое знало только одно: во что бы то ни стало, не считаясь ни с какими жертвами, разгромить основные силы Заслонова. Но легко приказывать, выполнять приказы куда трудней.

Один артиллерийский дивизион, отставший от дивизии, неожиданно очутился в руках заслоновцев и открыл уничтожающий огонь по немцам. Гитлеровцы бросились на выручку своей артиллерии и действительно выручили ее, но это была уже не артиллерия, а груды железного лома.

Заслонов умелыми операциями изматывал превосходящие силы врага, но изматывались и силы бригады. Все больше становилось обессиленных и больных, которых немедленно нужно было направлять в безопасные места.

Однако, как ни устали люди, они повеселели, когда небо прояснилось и из-за рваных туч показалось долгожданное солнце. Правда, оно не очень грело. Обсушивала и согревала быстрая ходьба, а на коротких остановках можно было днем разложить костер. Собрав силы, Заслонов решительно ударил по врагу и, использовав замешательство эсэсовцев, на какое-то время оторвался от них, повел свои отряды разными дорогами в глубину лесов, где надеялся дать людям короткий отдых и, если появится возможность, организовать постоянные зимние базы. Об этом время было подумать: после ясных солнечных дней, которые, казалось, вдохнули новые силы в измученных людей, погода снова портилась, пошли дожди, повалил мокрый снег. Хлопцы пробовали играть в снежки. Но белый убор продержался недолго. Все кругом приняло такой тоскливый вид, что даже Детка повесил нос и ругался на чем свет стоит.

Вскоре наступили заморозки. Они все крепчали, и уже по утрам земля отзывалась под ногами легким звоном, и каждый шаг был слышен за несколько километров. Пошел снег, и по всему было видно, что он решил лечь уже всерьез, до самой весны. Сначала снег сыпал медленно, потом повалил так густо, что на пеньках, на валунах появились мохнатые белые шапки, а над молодыми елками, над маленькими березками скоро выросли снежные шатры. Лес сразу наполнился новыми, зимними голосами, украсился новыми красками.

Скоро над полями и лесами загудела метель, наметая первые, невысокие и длинные сугробы, в которых больше песка, чем снега.

Зябко поеживается Чмарутька. Железнодорожная шинелька, давно утратившая свой цвет, здорово износилась. Ее подкладка давно пущена на разные хозяйственные нужды. Слабо греет шинелька. Но когда идешь, терпеть можно, не одежка согревает, а хорошая ходьба. На привалах хуже. Вылиняла под солнцем и дождем летняя форменная фуражка. Да если бы она была и новая, не больно убережешь уши от пронизывающих ветров, только и знаешь потираешь их ладонью. А это не очень удобно,—руки заняты коротеньким немецким карабином и посошком, который помогает переставлять утомленные дорогой ноги. В самый бы раз теперь зимнюю форменку на голову, да где ты возьмешь ее?