Незабываемые дни

На коротком привале Чмарутька заглядывает в один из хозяйственных взводов и выпрашивает там обыкновенную сырую овчину. Вооружившись иголкой, суровой ниткой и сломанным перочинным ножиком, Чмарутька, уютно расположившись под елкой, мастерит нечто похожее на папаху.

— Что это? — спрашивает любопытный Детка.

— То, что видишь…— отвечает Чмарутька, не очень охочий точить зубы, когда руки заняты делом. Да и настроения нет: иголка все время гнется, несколько раз наколол неподатливые, закоченевшие на ветру пальцы.

Детка, иронически посмотрев на Чмарутькину работу, глубокомысленно проговорил:

— Не иначе, шапку мастеришь?

Не отрывая глаз от иголки, Чмарутька отвечает:

— Однако ты не потерял соображения, знаешь все, как большой.

— Я еще больше знаю, чем тебе кажется. В такой шапке хорошо в баню ходить, в самый раз на полок в ней лазить: никогда уши гореть не будут, когда паришься.

— Особенно у того, у кого уши холодные…—уже зло говорит Чмарутька, посасывая палец, уколотый иголкой.

— Знаешь что,— говорит Детка,—шапка у тебя действительно будет мировая. Вот только пусти золотой галун поверху, и будет настоящая кубанка, как у хорошего казака. Только конь теперь нужен, ходить в такой шапке пешком хорошему воину совсем не годится.

Чмарутька отрывается от своей иголки, окидывает Детку таким пренебрежительным взглядом, что тот даже сомневается, стоило ли ему цепляться к своему приятелю. А Чмарутька, дуя на застывшие пальцы, говорит:

— Вот что, брат ты мой! Хорошая у тебя фамилия, как раз по твоему разуму… А еще в деповцах ходишь. Сразу же сгинь с моих глаз, чтоб я не видел тебя!

— Приказ будет исполнен, товарищ командир! — и Детка с подчеркнутой готовностью бросается в сторону.

— Иди, иди, пока не пришил язык твой к этому пню…

— Вот это уж не стоит делать, уважаемый мой Савка Лявонович…— останавливается и ласково говорит Детка.

— А почему не стоит? — спрашивает Чмарутька.

— А потому, что можешь ты иголку сломать на такой портняжной операции,— это раз…

— Это уже не твоя забота…

— Не в заботе дело… А во-вторых, как мы с тобой без моего языка жить будем?

—, Как ты — не знаю, а я могу обойтись…

— Не поверю, Савка Лявонович. Заскучали бы без него, затосковали, совсем бы душой зачерствели. А так, смотришь, и посмеемся мы иногда с тобой, и людей повеселим.

— На это ты спец, языком дарма трепать, тут ничего не скажешь…—говорит Чмарутька.—Твоим бы языком да шпалы тесать, вот где была бы польза. Если не для тебя, то для государства.

— Это ты напрасно… На шпалы найдется получше инструмент. Но хватит об этом. Не закурить ли нам с тобой, Савка Лявонович? Табачок у меня наилучший, прямо как стамболь твой, о котором ты мне когда-то говорил…

— Знаю твой стамболь. Из борового мха или болотного?

— Что ты, что ты, Савка Лявонович! Самый настоящий самосад — вот полюбуйся! Бери, бери, не жалей!

Чмарутька старательно крутит цигарку. Чтоб продлить приятное ожидание, щелкает трофейной зажигалкой и наконец сладко затягивается дымком, от чего заходится судорожным кашлем.

— Однако духмяный, скажу я тебе,— говорит он сквозь слезы.— И едучий, не продохнуть.

— Все равно как тот Гитлер.

— Ну, нашел с кем добро сравнивать.

На запах дыма высовывается то одна, то другая голова из сосновых шалашей, временных партизанских приютов. И вскоре на полянке перед двумя собеседниками толпится уже около полдесятка молодых партизан. Чмарутька жалуется приятелю на плохие нитки — вот бы навощить их как следует! — и искоса поглядывает на хлопцев — чего они тут отираются? А те хохочут, поглядывая вверх на елку, под которой сидят Чмарутька и Детка. Да и Детка, внимательно слушая приятеля, почему-то подмигивает хлопцам. А их все больше и больше, и такая тут кутерьма пошла, что Чмарутька терпел, терпел и наконец не выдержал:

— Чего вы тут расшумелись?

— Так что, разрешите спросить, Савка Лявонович,—; вытянулся в струнку молодцеватый хлопец,—через сколько дней будет шапочка готова?

Чмарутька недоуменно глянул на него, перевел взгляд на овчину, которую только что кроил.

— А почему, братец мой, это тебе так интересно?

— Да не только мне, всех нас это дело интересует.

— Если всех, могу сказать. Коли не помешают мне, сегодня и сошью.

— А из чьего материала принимаете вы заказы?.

— Какие заказы?

— Ну, на шапки заказы.

— Какие там шапки?

— Да вы шутите, дядька, или что? Вот тут же прямо написано: заказы принимаются ежедневно… На вашей вывеске так и написано. А из чьего материала — неизвестно. Вот и спрашиваем.

И хлопец показывает на елку.

— Что за лихо, однако,— вздыхает Чмарутька и поднимается со своего пенька. Не может удержаться от смеха Детка и делает вид, что поперхнулся от затяжки стамболя. А Чмарутька отходит на несколько шагов и смотрит туда, куда смотрят и почему-то хохочут все эти хлопцы-пройдохи.

Прямо на еловой ветке кое-как прикреплен кусок толстой бумаги, а на ней выписано красным карандашом: «Ателье модных головных уборов. Прием заказов ежедневно».

Чмарутька разбирает надпись на вывеске, потом хмуро вглядывается в Детку.

— Ты? — коротко спрашивает он приятеля.

— Да что ты? Какой мне интерес…