Незабываемые дни

Гармонист устал уже петь и только старательно растягивал гармонь. Певцов тут было хоть отбавляй. Кончился один куплет, кто-нибудь подхватывал новый:

Ах, подружка дорогая,
В партизанах твой и мой,
Мы возьмем с тобой винтовки
И пойдем за ними в бой.

— Сдаюсь, девочки, сдаюсь, мои курносые! Замерз! — наконец крикнул Детка.

Но тут же ему пропели куплет:

Ах ты, Детка, не форси.
Нос корытом не носи,
Коль играешь, так играй,
А не то гармонь отдай.

Детка не обиделся. Он знал, что с девчатами задираться не стоит. Отдал другому гармонь, размял ноги, сдвинул кепочку на затылок, схватил под руку девушку:

— Музыкант, кадриль!

И пошел, закружил. А за ним все, у кого ноги еще не примерзли к земле. Аж взвихрилась поляна снежной пылью под десятками стремительных ног.

— Шире круг!

Те, что стояли и просто смотрели, отступали на несколько шагов назад, чтобы не мешать вихревому разбегу неистовых танцоров. А им все мало:

— Поддай жару, гармонист!

Старается, потеет гармонист, струйки пара взвились над его меховой шапкой, и чуб взмок, нависает на глаза. Ловким движением головы, в такт музыке, отбрасывает гармонист непокорный чуб и шире растягивает гармонь…

Вечереет. На прояснившемся небе поблескивают первые звезды. Морозит. Жесткая снежная пыль из-под ног танцоров сечет по лицам, в отблесках скупого костра оседает алмазной россыпью на ветках елок. А деревья в своем богатом уборе стоят задумчивые, молчаливые. И веет от них такой радостной, возвышающей человека силой, что даже сердце заходится и щемит сладкой болью. И вспомнил Заслонов, как любил он в детстве эту снежную пыль, эти алмазные блестки на сугробах, когда, припозднившись — уже месяц на небе,— мчался, бывало, с крутой горки на санках. В ушах ветер свищет, а ты летишь сломя голову, сердце сжимается в комочек, и кажется, месяц летит вместе с тобой в клубах снежной пыли, рассыпая морозные искры.

Вспомнил. Вздохнул. Будто горячая волна прошла по сердцу. Улыбнулся сам себе широкой и теплой улыбкой. И сразу крикнуло несколько голосов:

— Командира сюда, командира!

Повернулся к девчатам. Чтобы не очень выбирать — еще обидится которая,—подошел к крайней. Ах, это же синеокая тут! Стоит, отряхивает снег с шапки, щеки горят под морозом.

Девушка растерялась, быстренько надела шапку.

— Да я, товарищ командир, не все танцы умею…

Музыкант заиграл русскую. Топнул ногой командир, и пошел, и поплыл по поляне, то плавно наступая на девушку, то отступая от нее. И лесные жители сошлись в кружок, посмотреть, полюбоваться на своего командира…

11

День выдался солнечный, ядреный. С утра был сильный мороз, и каждый шаг на улице отдавался громким скрипом. Уютные дымки из труб поднимались ровными прозрачными столбами и таяли, бесследно исчезали в вышине. Тягуче взвизгивали колодезные журавли, поскрипывали ворота, калитки, дощатые крылечки хат.

Если бы не оживленное движение партизан на улице и на дворах, небольшая деревенька, приютившаяся среди полей и лесов, ничем не напоминала бы о военном времени. Мирно выглядели ее заснеженные хаты под оледеневшими кленами и березами. Обычным сельским покоем веяло от протоптанных на огородах тропинках, кое-где запорошенных сеном, соломой, мякиной. Неугомонная детвора скользила на ледяшках с горки, возле небольшой речки. Тут же курились паром две небольшие бани, от которых разносился запах распаренных березовых веников.

В просторной хате, жарко натопленной, было шумно. Только что Детка доложил о разгроме его отрядом соседнего полицейского гарнизона, и Заслонов придирчиво расспрашивал обо всех деталях:

— Что же будете делать с освобожденными?

— Отправим на нашу базу, товарищ командир. А затем надо переправить их самолетом на Большую землю. Совсем обессилели, едва на ногах держатся, а некоторые и ходить не могут,

— Накормили?

— Сразу же, товарищ командир…! Теперь баню подготовили, позаботились и об одежде… Особенно трудно с детьми, сердце надрывается глядя на них.

— Много их?

— Восемь детей, от года до двенадцати… Заслонов на миг задумался, отвел взгляд от Детки.

— Ну кто так делает, кто так делает?

Он поднялся из-за стола, решительным шагом подошрел к группе партизан, сидевших недалеко от печки. Двое парней хлопотали около своего молоденького друга. С большим трудом стащили с него сапоги, и на босые ноги один поливал воду из медной кружки.

— Снегу давайте, сейчас же снегу!

Заслонов сам начал растирать побелевшие пальцы ног.

— И угораздило же тебя так, разиня! Да ладно уж, руганью не поможешь. Ну, трите, хлопцы, вот так, вот так, не ленитесь!

Еще постоял минуту, другую.

— Вот теперь, пожалуй, и хватит.

Тут же взял из печурки свои зимние носки.

— А ну натягивай на свои лапы!

Это был один из любимых разведчиков Заслонова. Он только что явился к командиру и доложил, что в селе, километрах в пятнадцати от деревни, разместилось около батальона эсэсовцев.

— Ну, отогревайся, гвардия! — бросил Заслонов хлопцу.