Читаем Незабываемые дни полностью

Натянув носки, тот весь отдался во власть приятного тепла, сладко зевал и потирал глаза.

— Ложись да поспи немного!

В хату заходили и выходили. У всех было приподнятое настроение, которое бывает после настоящей удачи. И действительно, чем не удача? Вырвались из лап врага, который несколько недель старался окружить, расколоть, уничтожить партизан по частям. У врага куда больше сил и лучшее вооружение. Трудно приходилось ребятам, что и говорить. Все время нужно было выкручиваться, маневрировать, наносить короткие стремительные удары. А когда враг навалился всей силой и готов был, казалось, вот-вот раздавить, сокрушить, стереть в прах своей техникой, артиллерией, минометами,—тогда просачивались, проскальзывали через его боевые порядки и, снова соединившись, били карателей. Досталось фашистам, долго будут помнить встречи с партизанами. Все слабей и слабей становился их натиск и вот совсем прекратился. Они выдохлись, вымотали свои силы.

Заслонов понимал, что теперь нужен отдых, основательная передышка, чтобы с новыми силами браться за врагов. И передышка налаживалась. Уже все отряды за исключением отряда Детки, отправились в назначенные для них лесные районы. Хозяйственная часть обосновалась в недоступном для немцев месте, занялась обувью, одеждой. Хорошев, выполнявший в последнее время обязанности начальника штаба бригады, уже вывез в леса все запасы боеприпасов, организовал несколько тайных хранилищ. Вывез он и бригадные документы, тоже запрятал их в таких местах, о который могли догадываться только медведи и совы.

Хорошев давно отрапортовал о базах и хранилищах, и теперь они сидели вдвоем с Заслоновым и вели тихий разговор. В свободное время Константин Сергеевич очень любил поговорить с Хорошевым, бывшим молодым инженером-стажером. У них было так много общих воспоминаний, интересов, склонностей.

— Не надоело еще тебе воевать, Хорошка? — спросил он.

— У меня никогда не лежало сердце к войне, Константин Сергеевич. Вернее, я ненавижу ее, как только может ненавидеть человек. Какой человек? Ну конечно, здоровый, нормальный, который не может жить без работы, находит в ней наслаждение, видит в работе смысл своей жизни, путь к лучшему и к славе… Да, к славе… Я не против нее, если она добыта твоим трудом. Возьмем вас, Константин Сергеевич. Разве вам неприятно было в свое время быть начальником одного из лучших, образцовых депо, чувствовать, что оно стало таким не без вашего участия, не без ваших способностей?

— Ты, Хорошка, излишне выпячиваешь славу…

— Почему излишне? Разве она не была заслуженной? Вы уже хорошо поработали… А я делал первые шаги, только-только вступал на свой путь. Я назывался стажером, а, как известно, у стажеров рабочий стаж бывает таким куцым, что о нем и говорить не приходится. Если я и мог чем похвалиться, так это своими мечтами. Их у меня было много, и в мечтах был я всегда если не самым отличным, то, во всяком случае, довольно известным и уважаемым конструктором. Иногда так и говорю ей.

— Наде?

— Ну кому же, как не ей… Вот, говорю, посажу я тебя на свой паровоз — ну, моей конструкции… и помчим мы с тобой, так помчим, что никакой вихрь не догонит. Да, не догонит… И вот налетели на нас ненавистные, черные вихри. И все на слом, все на погибель пошло…

— Преувеличиваешь, Хорошка! Какой там слом, какая там пагуба, если мы сами немцу хорошую пагубу даем.

— Это я от злости, Константин Сергеевич. Но спрошу я вас: чем мы с вами теперь занимаемся? Одними разрушениями. Паровозы пускаем под откос. Жжем, взрываем… А я строить хочу. Понимаете, Константин Сергеевич, руки по работе соскучились.

В хату вошел Детка.

— Последнюю партию освобожденных отправляем. Хлопцы подводы пригнали.

— Пойдем, Хорошев, посмотрим, что там за люди…— позвал Константин Сергеевич.

На дворе было серо, неуютно. Солнце давно исчезло за рваными, взлохмаченными ветром облаками, которые громоздились, сбивались в белесые тучи. Березы, клены стеклянно позванивали под ветром обледенелыми сучьями. Между хатами курилась поземка, наметая узкие и длинные сугробы. Жесткий, колючий снег кусал за щеки, заставлял поднимать воротники, глубже натягивать шапки.

— Будет метель…— сказал Заслонов Детке.— Скорей нужно людей отправить, чтоб успели до леса добраться, там тише будет.

— Мы и так торопились, но с лошадьми туго. У нас ведь около сотни раненых набралось. Пока наши медики обработали их… А тут провозились долго с заключенными, больше тридцати человек.

— Ладно, ладно, Детка, ты уже говорил. Показывай, где они.

— Да вот в этой хате.

На просторном дворе стояло несколько запряженных саней. Крестьяне и партизаны, которых назначили конвоировать обоз, устилали их сеном, соломой, укрывали сверху постилками.

Заслонов вошел в хату. Тут было полно народу! люди стояли в углу, сидели на лавках, лежали на соломе. Освобожденные из фашистского плена резко отличались от местных жителей. Обессиленные, худые, с прозрачно-восковыми, бледными лицами, с глубоко запавшими глазами, они походили на тени.

Перейти на страницу:

Похожие книги