В углу, на соломе, сидела стайка детей. Видимо, их только недавно переодели, одежда оказалась немного не по росту, но была чистая, опрятная. На исхудалых детских лицах выделялись глаза. Они казались большими-большими, и в них таились не то страх, не то тяжелая-тяжелая печаль.
Заслонов подхватил на руки мальчонку лет четырех, Подбросил его, начал качать.
— Как же зовут тебя, воробушек?
Малыш молчал, его личико морщилось, кривилось.
— Так ты и разговаривать не хочешь со мной? Ах, как это невежливо с твоей стороны, друг ты мой славный!
— Вы уж простите его, товарищ командир, он совсем говорить разучился, временами и на свое имя не откликается. Васей его зовут…— торопливо заговорила стоявшая рядом женщина, которая будто боялась, что если запнется на каком-нибудь слове, то не сможет уже высказать свои мысли, не найдет сил для этого, — Сколько лет женщине, трудно было сказать, слишком измученный был у нее вид.
Уже во дворе Хорошев заметил, как посуровело, будто окаменело, лицо Заслонова.
— Это страшно… Страшно, когда дети утрачивают детские улыбки. Это страшно… Кто дал им право, проклятым, калечить детские души? Кто дал им право?
Молча шли по улице. Когда оглянулись, увидели — одна за другой выезжали со двора подводы с людьми, с других дворов присоединилось несколько саней с ранеными и больными партизанами — целый обоз вытянулся по улице, приминая сугробы, которые росли на глазах, курились вихрастыми струйками снежной пыли.
С громкой командой промчалось с полсотни конных партизан, вооруженных автоматами, ручными пулеметами. Хлопцев послали охранять обоз от разных случайностей.
Заслонов с Хорошевым подходили уже к хате, где они жили, когда порыв ветра донес до их слуха далекую стрельбу. Заслонов насторожился, прислушался, в какой стороне слышатся выстрелы.
— Что бы это могло значить?
— Видно, кто-то напоролся на наш заслон, Константин Сергеевич.
Стрельба тем временем стихла. И только ветер, который становился все сильнее, временами ошалело бросался на хаты, на обледеневшие деревья. И тогда шуршащей дробью осыпались с деревьев льдинки. Старые липы, клены тяжело поскрипывали, отчаянно гнулись молодые березки, будто прося пощады у зимы.
Группа всадников галопом промчалась в ту сторону, откуда недавно доносилось эхо выстрелов. К Заслонову торопливо подошел Детка.
— Немцы, товарищ командир бригады!
— Много? Где?
— Сотни две, с минометами. По дороге с востока.
— Что сделано?
— Я приказал нашему заслону задержать их.
— Правильно!
— Но я хочу посоветоваться: долго ли задерживать их? Людей мало. Часть отряда, правда, небольшая, стоит в засаде на другой дороге. Здесь, в деревне, есть кое-кто, немного в штабе бригады.
— А мы с тобой, Детка, не вояки разве? — пошутил Заслонов.
— Это конечно…— механически ответил Детка, не понявший, видно, шутки.— А мы решили немедленно отправить вас в лес, к отрядам. Кони хорошие есть в запасе, санки на подрезах — вихрем доставим в безопасное место…
Детка, увлекшись, не замечал, как постепенно менялось лицо Заслонова. И когда заметил — будто ожегся, замолчал, —
Что-то хотел ответить командир бригады гневное, но, поборов себя, сказал совсем тихо, спокойно:
— Ты что же, и командиром бригады решил командовать?
— Да что вы, что вы, товарищ командир! Я только забочусь, чтобы вам ничто не угрожало…
— Отставить эти заботы… Слушать мою команду! Ты просил совета? Советую: задерживайте немцев, пока можно. На рожон особенно не лезьте: щадите людей, зря не подставляйте их под огонь. Одним словом, действуйте по-партизански, с умом.
— Есть действовать по-партизански! Я приказал, товарищ командир, пустить сначала уговорщиков. Там больше всего полицаев, язык наш знают, собачьи сыны… А не поймут — заговорим иначе.
— Хорошо, действуй, Детка!
Злость Заслонова уже остыла. Действительно, разве это плохо, что Детка заботится о своих командирах?
— Справится он с задачей? — спросил у Хорошева.
— Справится, как всегда. Гарнизон он сегодня так почистил, лучше не надо.
Заслонов и Хорошев вошли уже во двор своей хаты, когда притихшая стрельба разгорелась с новой силой, в ход пошли пулеметы и минометы. Как выяснилось после, Детка, увидев, что во вражеском отряде почти одни полицаи, пустил сначала уговорщика. Были уже в его практике такие случаи, когда полицаи поворачивали восвояси без боя, после нескольких метких слов хорошего агитатора.
Полицаи залегли по обеим сторонам дороги, не выторкивались очень вперед и не отзывались. Видно, слушали. А речь «уговорщика» была короткая: не лезьте на смерть, убирайтесь целы и здоровы туда, откуда пришли. Иначе обязательно погибнете, погибнете ни за что.
«Уговаривал» парень довольно спокойно, даже бобиками не называл, излишне не обижал. Полицаев было много, не стоило злить их. Сначала все шло, кажется, хорошо. Видели партизаны, у полицаев действительно получается заминка, не очень они рвутся вперед… Слышались горячие споры, ругательства — ругались между собой командиры. Хлопец, который «уговаривал», осмелел, высунулся из-за ствола придорожной березы, за которой прятался.