Незабываемые дни

Тихон Заруба, который был в курсе дела, подмигнул девчатам:

— Что-то вы, братцы мои, все выхваляетесь: хлопцы да хлопцы… А может, это девчата сделали?

— Что вы, товарищ командир! Мы, конечно, уважаем наших девчат. Они и в разведку ходят, и за ранеными присматривают, и хорошо перевязку делают во время боя, но чтоб на такое дело пойти, это уж нет…

И как же оконфузились хлопцы, когда Тихон Заруба сказал:

— Вот эти девчата, стоящие перед вами, убили Кубе. И еще третья, она скоро будет здесь, за ней послали лошадей в соседнюю деревню.

Надолго затянулась беседа и товарищеский ужин, который организовали партизаны в честь славных девчат.

Ночевали в шалаше, сделанном из березовых веток. В нем было уютно, просторно и крепко пахло березовым листом. Гале невольно вспомнились детские годы, когда обычно на троицын день всей семьей украшали двор и хату березками, березовыми и рябиновыми ветками, а пол устилали пахучим аиром. Сколько светлой детской радости было в те дни! Все, казалось, было пронизано светом, теплом, несказанным бодрящим ароматом.

Может, от этих воспоминаний, может, от всего пережитого Галя даже всплакнула немного. И когда сестра и Марина спросили, по какому случаю она так расчувствовалась, Галя ответила:

— Знаете, чувствую, что начинаю жить заново, ну, и радостно…

Ночь стояла светлая, лунная. Холодно поблескивали осенние звезды. От речушки несло резким холодком. Чтоб скорей согреться, девчата тесней прижимались под огромным кожухом друг к другу. Общее дело сблизило их, хотелось знать если не все, то хотя бы главное о каждой. Надя так и сказала Марине:

— Вот я и сестра знаем вас только как Марину. Конечно, раньше я и не посмела бы спросить у вас, что вы за человек, что делаете… А теперь вот судьба соединила нас. Расскажите нас о себе, мы ничего о вас не знаем.

— Что рассказывать, Надя? Человек как человек. Однако я понимаю тебя: каждому хочется знать, с кем он имеет дело. Самая обыкновенная швея, на фабрике считаюсь хорошим специалистом. И раньше, лет тринадцать тому назад, тоже была швеей. Вступила в комсомол, работала на комсомольской работе, избиралась секретарем комсомольского райкома. А потом была и на партийной работе, заведовала женотделом. Год назад попала на швейную фабрику в Минск, ну… и работала вместе с тем в горкоме партии.

А чтоб заполнить анкету от точки до точки, добавлю, что родилась в Бобруйске. Муж был военным. Погиб в сорок первом в Бресте. С ним, видно, погибли и двое моих младших детей, мальчик семи лет и пятилетняя девочка.

Надя слушала Марину и искренне удивлялась: откуда у нее такая великая сила и жажда жизни, что каждым своим поступком, поведением, словом она пробуждает и у других великую и неодолимую силу?

— Славная ты, Марина, я чувствую себя счастливой от встречи с тобой! — и она крепко пожала руку подруге.

Время уже было позднее. Галя спала, часто вскрикивая во сне,— видно, не отделалась еще от своих последних переживаний. Надя думала о своей собственной жизни, о своем личном горе, которое, хотя прошел почти год со времени трагических событий, не могло стереться. Трудно было представить, что Николая нет в живых, что несколько лет их счастливой любви прошли, как невозвратный сон. Но сны забываются и со временем утрачивают свою яркость. А все, что связано с Николаем, по-прежнему свежо, как в тот день, когда он впервые признался ей в любви. И первый несмелый поцелуй…

Все это, видно, навсегда останется в памяти…

18

В штабной комнатке Соколича сидела Майка.

Она явилась подтянутая, собранная, как надлежит являться на официальный прием к начальнику. Отрапортовала о своем появлении и так пристукнула каблуками сапог, что Соколич невольно улыбнулся. Однако совсем серьезно, погасив улыбку, сказал ей:

— Садитесь, заместитель комиссара бригады по комсомолу!

Товарищ заместитель немного стушевался. Куда девалась воинская выправка, когда немного дрожащим голосом она заявила:

— Я пришла к вам, товарищ командир, по личному делу, а потому прошу извинить меня, если оторву вас на минутку от служебных дел.

— Слушаю вашу просьбу.

У заместителя почему-то начали краснеть уши.

— Видите… я… мы… разрешите, товарищ командир, выйти мне замуж…

— Тебе?.. Замуж?

— Мне…

— За кого?

— За лейтенанта Комара.

— Ну, девочка моя, ты меня удивила. Во-первых, ты еще слишком молода; во-вторых, какое сейчас замужество, когда идет война; в-третьих… гм… вы же с этим Комаром всегда дразнились, прямо чуть не дрались. Одни ссоры да подковырки… А в-четвертых, при чем здесь я: загс я вам, что ли?

В голосе Соколича зазвучало раздражение. Ему и в голову не приходило, чтобы этот клоп, как он всегда называл свою племянницу, да вдруг замуж. А березовой каши она не хочет, эта новоявленная невеста?

— Дядечка,— взмолилась Майка, сразу утратив официальный тон.— Так вы и на седьмое, и на десятое, и на двадцатое можете перейти… Я уж не маленькая, мне скоро девятнадцать будет…

— Что правда, то правда…— пробормотал себе под нос Соколич, вспомнив, что он сам когда-то женился на семнадцатилетней девушке.