Незабываемые дни

Гауляйтер Кубе искренне жалел своего ближайшего помощника, прикомандированного к нему армейского офицера, тяжело раненного сегодня. Его отвезли в госпиталь. Пуля, продырявившая помощника, явно предназначалась ему, Кубе. Это он хорошо понимал.

Зазвонил телефон. Из госпиталя сообщили, что раненый умер.

На какую-то долю секунды все тело Кубе пронзила легкая дрожь, будто от прикосновения чего-то холодного, липкого, как сырость могилы. Но только на мгновенье. Жалея помощника, он все же радовался, что случайная пуля обминула на этот раз его, Кубе. Но случайная ли?

Отдал распоряжение: когда и где хоронить убитого, кому быть на похоронах. Позвонил руководителям полиции, гестапо, есть ли новости, задержаны ли стрелявшие. Узнал, что задержано с полсотни человек, но никаких доказательств участия этих людей в сегодняшних событиях нет.

— Расстрелять!

Затем последовали дополнительные распоряжения:

— Сегодня же объявить в газетах о расстреле… Пусть знают они, кто хозяин в этом городе…

Опершись руками о стол, несколько минут сидел задумчивый, молчаливый. До боли сжимал сцепленные костлявые пальцы рук. Следил, как бьется пульс на руке, как синеют, набухают синеватые вены. Приподнимешь ладонь, и они исчезают. Из-за зеленой шторы пробился солнечный луч, прошелся по ладони, посеребрил редкие волосики на запястье.

И солнце, и серебристый пух на руке, и стремительный бег горячей крови — все это жизнь, все это приметы живого. А могло быть и иначе…

На столе стопки разных бумаг, документов. Самые срочные, неотложные — в особой папке. Среди них короткая телеграмма фюрера:

«За диверсию с цистернами сто человек».

Кубе понимал смысл этих слов. И он представлял себе лицо фюрера в гневе. Оно темнеет, темнеет, густые капельки пота покрывают весь лоб, глаза смотрят куда-то мимо людей, мимо стен, будто вглядываются куда-то в потусторонний мир, только им известный, только им доступный и видимый. Потом резкий взмах правой руки и вместе с ним приказ, как выстрел, как ракета, и рука затем повиснет безвольно, как неживая, но глаза приобретут уже свою подвижность, и он мотнет головой и уставится взглядом в собеседника.

Сто человек…

Нужно, однако, призвать к порядку местные власти. У них это далеко не первый случай… Разини. Не комендант, а мечтатель какой-то, хотя в жестокости ему не откажешь. Но не оправдала себя и жандармерия, которая недавно туда направлена. Такой старательный Кох, однако и он чего-то недосмотрел. Придется направить туда самого начальника полиции, пусть срочно выполнит приказ фюрера, наведет порядок в городке.

Утренние события не нарушили обычного распорядка дня в генеральном комиссариате. Один за другим являлись начальники главных отделов: политического, административного, хозяйственного. Работы много. В самым разгаре организация городской управы. Нужно срочно привести в порядок еврейские дела. На местах беспорядок. Время требует быстрейшей организации всей жизни страны, чтобы каждый человек прошел через фильтр, был на глазах. И не только он, а и все его имущество до последнего цыпленка, весь его труд, всё, всё и все должны служить интересам Германии. Уже появились в городе представители многих крупных фирм, они хотят иметь лес, лен, разное сырье. Они открыли свои конторы, требуют помощи и поддержки, но Кубе еще не в силах помочь им, так как не только город, но и вся страна напоминает вулкан. Еще некоторым гарнизонам приходится привозить хлеб из Германии, и это в то время, когда каждый вагон, каждый паровоз так нужен для важнейших военных операций.

Он посоветовал кое-кому из представителей поехать в районы, самим устраивать свои дела. И понял, что все это впустую. Ему прямо заявили:

— Господин комиссар, нам сказали, когда мы ехали сюда, что в каждом районном городке, в каждой деревне у нас будут свои люди, которые возьмут на учет все добро: от коровы до последней горсти льна, до каждого яичка, которое снесено сегодня и которое будет снесено завтра и послезавтра. А мы знаем, что даже наши солдаты, наши офицеры… да, да, господин комиссар, наши офицеры порой не отваживаются… ну, не имеют возможности свободно двигаться по территории. Вы не подумайте, господин комиссар, что это наши собственные мысли. Так сказал сам командующий корпусом.

— Я рекомендовал бы вам, господа, быть более осторожными в ваших высказываниях! Ни одного лишнего слова, ни одного намека в сообщениях вашим фирмам и, тем более, в ваших личных письмах. Но я понимаю вас, ваши желания. Вы люди дела. И я отвечаю вам: мы развертываем сеть сельскохозяйственных комендатур. Они помогут Нам не только обеспечить хлебом и мясом нашу героическую армию, они помогут наладить и ваше дело. Вам помогут все наши институты.