Незабываемые дни

Все произошло в одно мгновенье. По самую рукоятку всадил свой нож Вилли. Звериный крик оборвался, затих. Слышалось только тихое хрипенье, клекотанье. Так бесславно и бесповоротно окончилась карьера Ганса, не сумевшего осуществить свои мечты о натуральном соболе, не успевшего узнать, расспросить, какие меха вырабатываются в далекой загадочной Индии. Погиб он, как погибали приблудные псы на предприятии его дяди.

Вилли пополз в сторону. Он слышал близкий шорох травы, кустов. Бежали люди, искавшие ракетчиков.

То здесь, то там раздавалась автоматная стрельба. Вилли добрался до густого кустарника. Он видел, как на обмежке ржаного поля — оно еще еле виднелось, белело сквозь темноту ночи — мелькнула на секунду черная человеческая фигура. Он знал: это убегает Макс. И он бросился кустами в сторону ржи, быстро спрятался в ней.

Послышалось еще несколько одиночных выстрелов. Стреляли, видно, уже так, для острастки. А может, они стреляли по Максу. Вилли осторожно пробирался рожью, стараясь не оставлять следов. Забрался дальше от края поля, прилег.

К рассвету утихло все. Вилли, чтобы согреться, пополз полем дальше. Изредка он тихо звал Макса. Никто не откликался. И только утром, когда солнце позолотило три огромные дуба, стоявшие на краю поля у небольшого ручья, Вилли услыхал легкий стон. Прислушался. Стон повторился еще и еще. Осторожно пробираясь к дубам, откуда доносились стоны, Вилли заметил лежавшего на песчаном берегу человека. Это был Макс. Он пытался одной рукой достать воды из ручья. Вторая рука неподвижно лежала на песке, и ее перевернутая ладонь была испачкана грязью и кровью. Он тщетно пытался зачерпнуть ладонью воды. После каждого неосторожного движения бессильно припадал к земле и стонал.

— Макс! — тихо позвал Вилли.

Макс вздрогнул, но, узнав знакомый голос, оглянулся, еле-еле повернув голову. В его глазах загорелась радость.

— Это ты, Вилли? Воды… скорей воды! Я так хочу пить…

Вилли взял шапку Макса, зачерпнул ею воды.

— Пей!

Тот жадно приник к шапке. Вода лилась по бороде, по шее.

— Прошу тебя, зачерпни еще! Вилли подал еще.

— Пей, пей!…

Наконец Макс напился, свободной рукой вытер взмокшее лицо, повернулся на бок.

— Ты знаешь, Вилли, только теперь я понял, что я победил смерть! Я так хотел, так хотел пить! У меня все сгорело внутри, я ранен… Видно, серьезно… Но я напился, я буду жить, Вилли! А это главное. Разве это не так, Вилли? Мне очень было страшно одному, я погиб бы один. Теперь мне не страшно.

Он говорил, а глаза его наполнялись болезненным блеском.

— Да, я буду жить! Я хочу жить!

Только тут заметил Вилли, что гимнастерка Макса вся в крови. Он попытался положить товарища удобней, чтоб осмотреть его раны, а если нужно, и перевязать. Но при каждом прикосновении Макс скрипел зубами и стонал до крика:

— Не трогай! Прошу тебя, не трогай… Мне очень больно…

И, оставленный в покое, потихонечку стонал сквозь зубы. Вилли поморщился:

— Ты потише. Нас могут услышать.

— Ладно, я не буду…— умолкал он на минуту. Всходило солнце. Легкий ветерок силился всколыхнуть мокрое от росы дремотное жито. Оно стояло густой неподатливой стеной, и только отдельные, самые высокие стебли слегка покачивались, роняя бисеринки росы. В дубовых ветвях весело гомонили птицы. Их щебет заглушал серебряные переливы стремительного ручья. Теперь на его дне стали отчетливо видны каждый камешек, каждая былинка, трепетавшая под стремительным напором воды. Обсыхала трава, становилось теплей, нестерпимо хотелось спать.

Макс стонал, бредил. И когда приходил в сознание, все говорил и говорил об одном и том же:

— Я хочу жить…

Говорил и снова бредил, стонал. Стоны переходили уже в крик.

В поле, на ржаных дорогах послышались голоса. То ли шли на работу крестьяне, то ли пастушки гнали коров на пастбище. И как ни хотелось Вилли спать, он настороженно прислушивался к каждому звуку, к каждому голосу.

И когда Макс снова начал говорить, что он хочет жить, Вилли мысленно ответил ему:

«Нет… Это уже не в твоей воле! Это уже в моей воле! Другого выхода здесь нет…»

И он сделал с Максом то, что сделал ночью с Гансом, мечтавшим о собольих шкурках. Разницы здесь особой не было. Один мечтал о соболях, другой о веселой жизни. Не всем же она удается!

А главное, так оно спокойней будет…

Вилли тщательно обыскал карманы любителя веселой жизни. Достал оттуда золотые часы, кое-какую мелочь. Перетащил труп подальше в рожь, спрятал его там, бросил в воду ненужные теперь ракетницы, пошел через ручей к лесу. Осторожно подкрался к месту, где стояла «эмка». Но машины там уже не было. Вот еще неприятность: в машине оставался испорченный радиопередатчик, карабины, а также запасы пищи.