Незабываемые дни

Вскоре немецкая колонна, не останавливаясь в деревне, запылила дальше по проселку и скрылась на краю леса. Сымон подал команду:

— Хватит! Аида по хатам!

Люди веселой толпой пошли по дороге к деревне. Кое-кто знал о секрете кладбища, некоторые догадывались. Но говорить об этом никто не считал нужным.

Сзади шли Сымон и Конопелька, также принимавший участие в этих делах. Тут же вертелся юркий Пилипчик. Любопытство не давало ему покоя. Он сдерживался, сколько мог, наконец не выдержал и с отчаянием спросил:

— Дядя Сымон!

— Чего тебе?

— А не погниет оно, жито?

— Где погниет?

— Да в той яме, над которой мы полковничий крест поставили?

Конопелька хотел ухватить племянника за ухо, но тот ловко выскользнул из рук. Конопелька только прикрикнул на него, оглянувшись, нет ли кого поблизости.

— Я тебе все уши откручу, если ты пикнешь где-нибудь хоть слово.

— Аи, дяденька, я ничего не слыхал, ничего не знаю.

— Я тебе дам не знаю! Вот уродилось дите, во всякое дело свой нос сует!

Но спустя минуту он сказал Пилипчику уже более ласково:

— Садись на коня да подавайся лесом на старые пали, предупреди, что немцы поехали.

— Хорошо, дяденька, я сейчас.

В одно мгновение Пилипчика и след простыл, словно и не было его. Астап недолго задержался у Сымона, ведь пришел он по срочному делу. Требовалось перевезти из города кое-какие грузы, а для этого нужны подводы и надежные люди. Следовало все организовать так, чтобы не вызвать лишних подозрений у немцев. Договорились выбрать день, когда первомайцы повезут сдавать солому, на которую получен наряд.

Было уже за полночь, когда Астап подходил к своей хате в лесу. Ночь выдалась холодная, ядреная, как всегда бывает после жатвы. Каждый звук, каждый треск веточки под ногой гулко отдавался во мраке ночи, и Астап порой останавливался на минутку, жадно вслушиваясь в шумы ночного леса. Невидимые в ночи, шелестели осины, слышался спокойный, умиротворяющий шорох берез, тихо перешептывались темные громады дубов. Под тусклым мерцанием звезд чуть видны были острые вершины елей, серебром отсвечивали макушки высоких сосен.

Астап уже вышел на крутой и голый, как лысина, пригорок в лесу, когда вдруг заметил зарево на западе, за рекой. Блеклые отсветы испуганно скользили по вершинам деревьев. Зарево явно увеличивалось. И хотя много случалось пожаров за последние недели и были они не в новину людям, но всегда сердце начинало щемить, когда появлялись в ночи эти красные сполохи.

Он постоял несколько минут, вглядываясь в зарево, пока не прорвались сквозь ночной мрак светлые и яркие языки пламени.

— Опять где-то горит человеческое добро! Не иначе как в «Ленинском пути»… Надо узнать завтра.

В хате давно спали. Осторожно, чтобы не разбудить Надю и Пилипчика, Астап начал укладываться.

8

Сипаку часто не спалось. Докучали заботы, неприятности, грызня с людьми. Часами ворочался Сипак на жестком сеннике, обдумывая разные дела. Иной представлял он свою нынешнюю жизнь, когда решился, говоря его словами, кончать советскую власть. И нечего уже было кончать тут, и советская власть, казалось, теперь далеко от него, но на сердце не становилось спокойней. Бесконечные неприятности, комендант вечно недоволен. Люди смотрят исподлобья. Кажется, дай им волю, истолкли бы живого в порошок. Сипак и деревню эту давно бы оставил, если бы не чувствовал за своей спиной немецких винтовок. В деревне жило человек двадцать гитлеровцев и несколько полицаев, охранявших склад зерна, помогавших немцам вести заготовки.

В темные ночи Сипак чувствовал себя очень неуютно, хотя рядом с ним в колхозном правленческом домике жили полицаи. Временами, чтобы избавиться от бессонницы, Сипак выходил на улицу, долго слонялся возле дома, прислушиваясь к голосам ночной деревни. Когда было особенно темно, совершал прогулки по деревне, осторожно пробираясь вдоль заборов, беззвучно ступая мягкими сапогами.

Вот и сегодня, держа наготове револьвер, Сипак вышел на улицу, крадучись зашагал к площади, где стоял склад, куда ссылали обмолоченное в деревне зерно. Здесь и жито.; привезенное из соседних деревень. Сипаку послышались какие-то подозрительные звуки, ион быстро пересек улицу, намереваясь проверить, как несут службу его полицаи. И только подошел к старым развесистым вербам, как заметил тень, мелькнувшую под деревьями, Сипак бросился вслед. Он уже видел фигуру человека, торопливо бежавшего по грядам. На спине у человека белела ноша — обыкновенный мешок, видно тяжелый,—беглец тяжело дышал, сопел, сгибаясь под грузом.

«Поймать, обязательно поймать…» И Сипак крикнул не своим голосом:

— Стой! Стой, тебе говорю! Но человек продолжал бежать.