Незабываемые дни

— Да он недавно появился. Сам пришел в полицию. Правда, в партии, как выявилось, он никогда не был, только хвалился своим кандидатством. Да и со службы его прогнали не то за разложение, не то за растрату — работал он по хозяйственной части. Ну, говорил мне, что потерпел' за правду. Когда-то и мне помогал в тяжелые времена. Видно, кое-что должен знать и с людьми знаком.

— Чудесно! Мы сейчас с вами и займемся им! — И Вейс даже руки потер от удовольствия. В мыслях мелькнуло: «Хоть раз да поддену самонадеянного Коха, которому перепадают все похвалы от начальства». Зазнался, с ним, комендантом, не всегда считается.

Спустя полчаса Клопиков доставил к нему Слимака. Тот стоял бледный, напуганный, зуб на зуб не попадал.

— Коммунист? Из милиции? — резко спросил его комендант.

— Ой нет, простите! Какой из меня коммунист? Когда-то, правда, в милиции служил… Но ушел оттуда, бросил службу…

— Выгнали?

— Да, да, уволили меня…

— Дети есть?

— Есть, господин комендант, есть!

— Вы знаете, что мы должны сделать с вами? Вы подлежите немедленному расстрелу, как враг германской империи.

— Да я ни душой, ни телом не виноват.

— Довольно сказки рассказывать! Ближе к делу. Даем вам задание: за одну неделю точно разведать, где находятся партизаны, сколько их, какое у них вооружение. Все, все разведать и доложить. Если нужно — сделаться партизаном!

— Боже мой! Как я это сделаю?

— Вы должны помнить: не выполните задания,— детей своих вам больше не видеть… и жены не будет. В этом можете быть уверены. И самому… плохо будет. Готовы?

— Готов, господин комендант! — аж подскочил на скамейке Слимак, не чувствуя, на каком свете он находится, на том или на этом.

Он торопливо семенил за Клопиковым и уже хотел попрощаться с ним, но тот приказал:

— В тюрьму пойдем!

— Господи, зачем же тюрьма?

— Эх, вы! Гляжу я на вас и удивляюсь… Вы… Да что «вы», «вы»… Дурак ты, чистый дурак, очень даже просто! Ни рыба ни мясо. Если пошел уже на светлый наш путь, так нечего оглядываться. А в тюрьму тебя заведу, чтобы немного украсить на дорогу, лицо твое в порядок привести. Чтобы каждый, глянувши на тебя, подумал: вот человека до чего довели, мученик, от немцев претерпел. Тут тебе и веры больше. Понял?

— Ах, боже мой, боже! — только и выдавил из себя Слимак, чувствуя, как холодеют пятки.

Вскоре Бугай, верный помощник Клопикова, слушал, его приказ:

— Возьми в работу этого человека, но слегка, Бугай, слегка, однако без фальши. Гляди только, мозгов не повреди, голова человеку нужна, чтоб думать.

Вскоре за дощатой перегородкой поднялся такой вопль, что Клопиков счел нужным вмешаться:

— Ты не очень уж, Бугай, не больно старайся!

Прихрамывая, нащупывая одной рукой дверь, а другой держась за разбитую щеку и распухший нос, боком выполз Слимак.

— Ну вот, теперь все в порядке: образ как образ! Ну, желаю удачи!

17

Мягкий, глубокий снег запорошил дорогу, будто где-то вверху прорвались огромные мешки с пухом и не дождешься, когда он высыплется весь. Вдоль дороги, по целине медленно двигался одинокий путник. Идти по дороге было боязно, мало ли разных людей слоняется теперь по ночам, не очень-то приятно встретиться с ними. На дороге скорей заметит тебя злой глаз. Удобней идти целиной, скрываясь за пушистыми от снега кустами, за кудрявыми елками. Слимак шел осторожно, временами останавливался, прислушивался.

Снег уже не падал, не кружился тихо и ласково, а целыми пригоршнями бил в лицо, забирался под полы старенького пальто, стремился залететь за воротник. Слимак ежился, вбирал голову в плечи, то ли чтоб сохранить тепло, то ли от страха перед глухой дорогой, перед лесом, перед снежной бурей. Ветер, крепчавший с каждой минутой, принес откуда-то издалека волчий вой. Слимак вздрогнул, остановился. Слышно было, как грозно гудят сосны и шуршит сухая снежная крупа по широким веткам елок, стелется поземкой средь сухого папоротника и вереска. Слимак чувствовал, как поднимается шапка-ушанка на голове, а сердце чуть не выскакивает из-под дырявой одежки. Волчий вой поднялся с новой силой и сразу в нескольких местах.

«Обратно! Скорее обратно! Бежать изо всех сил!»

И стоял замерев, боясь пошевелиться, боясь вздохнуть полной грудью. Слух был напряжен так, что Слимаку казалось, будто он слышит, как сталкивается снежинка со снежинкой, как трутся друг о друга еловые лапы. И вдруг он обмяк от неожиданной радости и до того ослабел, что прислонился к сосне. Недалеко, за поворотом дороги, послышались голоса.

Но что это за люди? И где тот человек, который мог бы посочувствовать ему, назвать своим близким?

Опомнившись после первой радости, Слимак забился в колючий густой молодой ельник, притаился, насторожился, не спуская взгляда с белой от снега дороги. Снова послышался говор, на этот раз ближе. Вот уже видно, как два человека с автоматами вышли из-за поворота, осмотрелись, постояли. Один из них пошел обратно, и Слимак услышал его приглушенный ветром голос:

— Мо-о-жно!