Незабываемые дни

Перебирая газеты, журналы, он вдруг застыл, всматриваясь в невиданную им прежде газету. Это была совсем малюсенькая газета, каких-нибудь две странички. Как она могла попасть сюда, откуда, кто ее издатели? Если бы разорвалась в кабинете бомба, граната, Вейс не был бы так поражен, как при виде этой газеты. С помощью солдата-переводчика, дежурившего по ночам, Вейс узнал и название газеты и кто ее издатели. Газета «Родина» была органом партизанского отряда и подпольного райкома коммунистов района, в котором Вейс нес свою ответственную и беспокойную службу. Она призывала не верить гитлеровцам, комендантам и немецким прихвостням.

— Читай, читай скорей! — подгонял Вейс солдата.

— Я не могу читать, господин комендант, тут и про вас.

— Читай, приказываю!

— «Пусть не думают фашистские псы…» Тут нельзя читать, тут очень невежливо,— взмолился солдат.

— Ты что? Разговаривать со мной?

— «Все эти вейсы и коки запугивают наш народ зверскими убийствами ни в чем не повинных людей. Мы на каждое убийство советского человека ответим так, что фашистским извергам наше небо покажется с овчинку. А что мы не бросаем слова на ветер, в этом они хорошо убедились сами. А если не убедились еще, мы обещаем им помочь в этом деле. Убедятся не только они, но и их главный сумасшедший Адольф Гитлер…»

— Молчать! Встать! Как ты осмелился, негодяй! Солдат стоял и трепетал, боясь глянуть в синие льдинки-глаза. Но Вейс уже успокоился, тихо скомандовал солдату:

— Садись! О чем они пишут еще?

— Пишут своим, чтобы не верили немецкой… немецкой…— солдат явно смутился.

— Ну?

— Тут написано — брехне…

— В чем же наша немецкая брехня?

— Что мы будто хвалимся завоевать через несколько недель всю Россию, что мы на днях заберем Москву, что мы разгромили основные силы советских войск…

— Что еще?

— Все, господин штурмфюрер.

— Хо!… — выдавил из себя Вейс. И ему и солдату трудно было понять это «хо». Вейс помолчал с минуту, потом вдруг рассмеялся, сначала тихо, потом громче, громче. Смеялся и спрашивал себя и тут же отвечал: — Хо… Брехня? А где теперь Киев? Смоленск? Наши армии входят в Крым! Мы закупорили пять миллионов в Ленинградском котле! Перед нами ворота Москвы! Кто сказал «брехня»?!

— Они, господин штурмфюрер! — почтительно встал солдат и взглядом показал на газету.

— Я не тебя спрашиваю. Садись… Великий бог дал силу немецкому народу. Он доволен немецким народом. Брехня? Дай нам боже всегда такую брехню.

В эту минуту и появился с докладом Клопиков, который окончательно испортил настроение своему начальнику. По расстроенному лицу Клопикова Вейс понял, что утешительного он скажет мало, и, как обычно, спросил:

— Опять эшелон?

— Нет, бог миловал на сегодняшний день. Но, простите меня, снова эти, извините, партизаны наделали нам хлопот. Убиты комендант, солдаты, староста Сипак и полицаи… Все убиты.

— Кем убиты?

— Не иначе — партизанами, господин комендант.

— Вы так думаете?

— Да, я так думаю, господин комендант.

— А что думают они? Партизаны? Что они думают обо всех этих делах? Что они думают о вас, господин начальник полиции?

Вопрос застал Клопикова врасплох. Он напряженно думал, как бы ловчей ответить начальнику, тер вспотевший лоб, комкал шапку в руках. Наконец нерешительно проговорил:

— Я думаю…

— Они, они что думают?

— Думаю, скверные мысли у них обо мне…

— Не скверные. Хорошие мысли у них. Такого бы начальника полиции, думают они, всегда б иметь.

— Они не любят меня, они сжили бы меня со свету, если бы могли. Вот почитайте, осмелюсь попросить! — И он вытащил листок из кармана, сам стал читать, икая, спотыкаясь на каждом слове: — «… Если не удавишься, собака…— это, извините, обо мне,— то нам придется опоганить свои руки о твою холуйскую шкуру…— это про мою, извините, шкуру! — Для тебя припасена, гадина, хорошая петля…»

Клопиков разволновался, даже всхлипнул:

— Это за мое старание. За мои заботы о немецкой нации. Петлю! За обиды от вас. Сколько ни стараюсь, сколько врагов ваших уничтожил, а ласки нет мне, нет… Все насмешки одни, попреки…

Совсем размяк Клопиков. Глаза слезились, вытянутое острое личико судорожно подергивалось. Он сопел, рука то и дело подносила платочек к носу, ко рту.

Вейс не любил сантиментов. Он брезгливо поморщился, встал, прошелся по комнате.

— Я приказываю прекратить хныканье. Мы солдаты. Должны думать, как уничтожить врага. Вы узнали наконец, где находятся партизаны и сколько их?

Клопиков старательно вытер лицо и уже смотрел на Вейса тем выжидательным и ласковым взглядом, которым глядят на хозяина хорошие дрессированные собаки.

— Как перед богом скажу, господин комендант, точно не знаю… Ей-богу, не знаю. Не мне брехать.

«Брехня»,— промелькнуло в голове у коменданта назойливое слово.

— А вы расспрашивали, разведывали? Есть у вас люди, которые могли бы узнать обо всем, пролезть куда нужно, наконец… пробраться к партизанам? Мы бы отблагодарили как следует, заплатили хорошие деньги.

— Есть у меня человечек один на примете. Держу его про запас,— а может, и пригодится. Почти коммунист он… в милиции когда-то служил.

— Хо! Коммунист? Почему же вы мне раньше не сказали об этом?