Я не собираюсь спокойно смириться с этим поражением. Я выдержу!
Вот только в уголках глаз уже появилась темнота, грудная клетка вздымается от тяжелого дыхания, а горло режет сдержанный крик боли.
***
- Говоришь, значит, хочешь к нам попасть? - усмехнувшись, спросил верзила в американской форме, еще раз глуповато посмотрев на официального вида потертый документ, который я ему предъявил. Пока я сам добирался до скопища американцев, страх за Альфреда немного отступил и я смог почти ясно мыслить, по дороге продумав свой спонтанный план. И пусть ради того, чтобы увидеть Америку мне пришлось обрядиться в его позорную форму, зато теперь я стою у самого их лагеря. Всего пара шагов и я у цели. Осталось только убедить этого солдатика, что я искренне хочу примкнуть к их бессмысленному сопротивлению.
- Да, - решительно ответил я на его вопрос. Сейчас я был спокоен, хоть всего минуту назад несся на всех порывах к лагерю американцев. И опять я не понимал самого себя. Ведь я знаю, где они осели, но почему-то не сказал об этом другим.
- А откуда форма? - офицер все никак не хотел отставать от меня.
- Мой отец должен был вступить в ряды союзной армии, но скончался. У него было больное сердце, не смотря на молодость. Поэтому его форма отошла ко мне.
Я начинал волноваться. Пришлось выдумывать легенду на ходу. Все на что хватило моего терпения это неплохой камуфляж, справка от чужого имени и хладнокровность. Надеюсь, что американцы и в правду готовы взять в свои ряды кого попало. По крайней мере, если судить по нашему недавнему бою, обученных солдат в их рядах почти не было.
- Ладно, а чем ты занимался раньше? И почему решил быть добровольцем?
- Я доктор. Учился в Англии и там натерпелся англичан. Я ненавижу их больше всего на свете. Они убили мою мать, она торговала мехами вместе с отцом, - пришлось даже изобразить злость. Это было не так сложно, меня и так уже трясло, и я готов был пристрелить этого никчемного американца, лишь бы добраться сейчас до Америки. Я знаю, он где-то рядом, и мой взгляд то и дело скользит по наспех разбитому лагерю на лесной поляне. Столько солдат, и никакой приличной организации. Нужно обойти только этого чертового верзилу.
И я продолжал говорить и говорить, выдумывал на ходу, но если я что и умею, так это врать и сочинять истории. Не прошло и пяти минут, и я уже видел, чувствовал доверие тупого солдата. Он сам провел меня к костру, показал мне солдат и сказал, что они мне все расскажут, а у него ещё была масса дел. И я не спорю. Раненых американцев было в разы больше, чем моих собственных солдат, пострадавших в бою. Страшное зрелище. Грязь и вонь пробивались отовсюду. Глобальная антисанитария, но я не мог требовать большего. Это не главный штаб и даже не госпиталь. Оторванные руки и окровавленные бинты были нормой в таких местах.
- Ты не бойся, Норман, у нас есть то, чего нет у паршивых английских овец, - я замер, в предвкушении ответов на так и не заданный мною вопрос. Так чего нет у меня, что есть у них? Все что я вижу вокруг, так это воющий от боли народ, который ослепленный собственной глупостью ввязался со мной в войну. Им нечего мне противопоставить.
- У них нет боевого духа!
Смех. Я слышал этот противный скрипучий смех. Он звенел у меня в ушах в голове, в ногах и кончиках пальцев. Было плохо. Я знаю, что они ошибаются, но их вера давит на меня как тиски.
Я хмыкнул и не стал обращаться внимания на всех остальных солдат, так же как и им не было дело до меня.
Я шел не оборачиваясь, потому что знал, где Америка. Это смешно, но я точно чувствовал, где и когда я его увижу и, кажется, не ошибся.
Только теперь, перед тканью полевой палатки мое наваждение пропало. Я стоял, не решаясь откинуть ткань и зайти. Словно весь лагерь американцев уменьшился до этой крохотной палатки, освещенной слабым ночным светом и огнем наспех повешенного на дерево светильника, возле которого порхали мотыльки, пытаясь пробиться сквозь стекло к пламени.
***