Нездешний человек. Роман-конспект о прожитой жизни

— А какая разница между твоей праной-маной? Какая трансценденциальнее?

— Обе сытные, разницы никакой. Таблетка — она и есть таблетка. Краска только разная. Учитывая палитру вкусов и индивидуальный подход к потребителю, прана — жёлтенькая, а манна — голубенькая. Искусственных ароматизаторов и отдушек мы не используем принципиально, поэтому, естественно, пахнет говном. Но это ничего, привыкание всё равно исключительно быстрое. Лично я принимаю прану и манну по очереди. Утром прану, вечером манну. Утром манну, вечером прану. Можно и наоборот. Хоть какое-то разнообразие. Запивать не надо, а не то — заворот кишок и смерть. Всё учтено заранее, взвешено пропорционально, никакого научного мракобесия. Таблетка сама собой разбухает по индивидуальной форме вашего естественного желудка. Формулу успеха мы позаимствовали из технологии производства сухих кормов для кошек. У вас кот есть или бобылём напрасно жизнь проживаете, ни о ком не заботясь? У моего-то Вивекананды нос с тигриной обводочкой и зуб золотой от рождения. Через недельку-другую чувство голода непременно притупится, и всё станет по барабану. Волосы станут быстрее отрастать, даже в ушах. Не говорю уже о ногтях. Но девушки, повторяю, станут по барабану. Это не так плохо, как кажется. Полезно для удержания китайской энергии ци. Следует мыслить глобально. Лично я зубы чистить уже давно перестал, потому что эту гадость глотаю, нигде не застревает. Дефекация редкая, туалетной бумаги не требует. Очень экономно. Ну что, берём?

Сказав так, православный йог почесал за правым ухом, но уже рукой. «Руки, понимаешь, чешутся, — виновато добавил он. — Я ведь в прошлой жизни разбойником был, карма никудышняя. У тебя, впрочем, тоже. По походке видно, очень уж ты шаркаешь, я сразу заметил. Наверное, улиткой был. Или сороконожкой. А может, ты просто репрессированный в третьем поколении? Ничего, поправим помаленьку. Непотопляемым сделаешься, мёрзнуть перестанешь. Будешь как я — как об стенку горох. Глядишь, и без унизительной тросточки ноги в гробу протянешь».

Ждать недельку-другую я никак, безусловно, не мог. Мыслить глобально у меня тоже не получалось. Почесав в ухе, ощутил гладкую поверхность и остался доволен. Сиделец крикнул в спину: «Могу ещё предложить новейший атомный гороскоп! На ракетном заводе сделан! В рамках конверсии! Девочки для маловеров тоже имеются! Заходите в секцию „Ж“ с левой стороны! Танец живота! Тоже сознание расширяет! Пенсионерам скидка! Как в аптеке!» Но я уже хлопнул дверью и был таков.

Хлопнув, вдохнул свежего морозца и подумал: «Холодная у нас страна, и дураков в ней много». И с какой только дрянью не сведёт путешествие по малознакомому городу...

Тут я увидел: старуха кормит кошек. Поясница переламывалась надвое, лицо дышало в снег, с жалобным хищным мяуканьем кошки прыгали вокруг неё, норовя то ли лизнуть в нос, то ли вцепиться в руку. В некотором отдалении голуби с опаской нарезали семенящие круги. Узловатыми пальцами с одеревеневшими ногтями старуха выскребала из кастрюльки налипшие на стенках макароны. Землистая кожа плохо питающегося человека слегка оживлялась снеговым отсветом. Хотелось задать ей корму. «Ты их всегда здесь потчуешь?» — праздно поинтересовался я.

Старуха вроде бы и распрямилась, но не стала выше ростом — горб мешал. «Нет, обычно около помойки. А здесь как-то случайно вышло, не донесла — уж больно они меня по пути одолели». С утомлённой любовью она наблюдала, как кошки рвут её макароны на части. «У меня вообще-то всё наперекосяк в жизни выходит. Хотела мужа статного да кудрявого — так нет, подрался во дворце культуры, красивый такой — с колоннами, мой-то пел, а все танцевали, вот и не поладили с токарем. А мой-то фрезеровщиком был. Он у меня горячий, чуть что — так сапогом в рожу, убивцем по случайности сделался, в тюрьме до срока сгорел. Слезами изошла, потеть перестала из-за отсутствия в организме жидкости. А потом — ничего, поправилась. Хотела девочку голубоглазую — родила мальчика, в армию забрали, да так и не вернулся, разбойник. Может, товарищи до смерти забили, а может, просто про меня, грешную, позабыл, старшиной сделался. Теперь уже не узнаешь. Голова просто слабая, такую уж ему бог приделал, может, адрес забыл и в лесу заблудился. Он ведь у меня ракетчик был, а они завсегда по лесам и оврагам от врага хоронятся. Кошек тоже никогда не жаловала — уж больно они норовистые, вроде мужчин. И вот на тебе — кормлю каждый божий день. Страна-то у нас холодная, соку в ней мало. А кого ещё кормить-то? Одна я, хоть белую мышь заводи. А то против кошки соседка возражает. Она и против меня возражает, никого не жалеет. Скучно мне, надо бы помереть, пока Пелагея жива. Она лучше всех отпоёт. Вот умру, люди меня в землю закопают, буду по сыночку скучать, звать его. Жалко, что я больше рожать не могу. Может, и ты голодный? — с надеждой спросила, в глазах азартно хлестнуло. — А то ко мне пойдём, пенсия у меня достаточная, я как раз сухарей ржаных насушила, а воду, слава богу, вчера в водопровод напустили, жаждущимся не останешься».