Нездешний человек. Роман-конспект о прожитой жизни

Хозяйка призадумалась. И не зря, потому что, подумав, она сказала буквально следующее: «Что ж, стихи получились неказистые, но правдивые, я и сама в те годы жила и тоже увлекалась инструментальным ансамблем „Битлз", теперь мне стали понятнее ваши непритязательные вкусы. Наверное, вам хочется чего-то не нынешнего, а тогдашнего. Закройте меню — суси, сасими, французская кухня и всякие прибамбасы вряд ли вам подойдут. Зачем вам крокодиловое мясо под бургундским вином? Или сушёные кузнечики в рисовом кляре? К чему переводить заграничный продукт? Лучше я приготовлю вам что-нибудь ретроградное. Хотите давешнюю котлету? Жёсткую курицу с краснодарским рисом? Жирную утку с антоновскими яблоками или кислой капустой?» Хозяйка перечисляла блюда и ни разу не попала впросак — мне хотелось всего этого сразу. Так мы соорудили заказ. Вот только вишнёвой наливки у неё не оказалось. Ну и ладно, в следующий раз окажется. Пришлось ограничиться водкой, что было тоже совсем неплохо. Олину серебряную рюмку фабрики Сазикова я прихватил с собой.

Я поднял рюмку. За что бы выпить? Глупо произносить тост, если слушать некому и чокаться не с кем. Не с фотографией же. В те далёкие годы я ещё не пробовал водки. Промолчим. Только подумаем: «За всё хорошее!» Я выдохнул, закрыл глаза и с удовольствием опрокинул. Горячую струйку закупорил маслёнком. Он ловко заскользил, повторяя конфигурацию пищевода, — словно бобслеист по жёлобу. Теперь — по второй, под селёдочку. Из-за барной стойки хозяйка глядела на меня с умилением. Чувствовалось, что отечественный грибок ей милее заморской устрицы. Ей, что ли, налить? Чтобы поговорить по душам? Души у нас обоих явно имеются.

В эту минуту в кафе вошёл молодой человек. Несмотря на зиму, он был в тёмных очках. Он их снял, и я сразу понял, что это Кирилл, хотя я его никогда не видел, даже в младенчестве, даже на фотографии. Уж слишком мы были похожи. Глаза болотные, слегка обуженные, утоплены глубоко, кожа неплотно обтягивает лоб, словно жёваная материя, скоро здесь будут морщины. Переносица узкая, потом она расширяется и набухает в мясистую сливу. В его возрасте мои усы были точно такого же пшеничного цвета. Волосы на правом виске у Кирилла тоже будут пожиже, чем на левом, повытер-лись, это от спанья на правом боку. То есть выглядел он по-родственному. Но и отличия тоже имелись: косичка, серьга в ухе, да и одет чудно. В моё время не носили пиджаков с золотыми пуговицами и ботинок с такими острыми носами.

Кирилл тоже сразу узнал меня. Как он сумел? Он ведь даже не видел моей фотографии. Или это Оля так хорошо меня описала? Мы же с Олей так и не снялись на память. Я тогда думал, что и так всё запомню, такое не забывается. Кто же знал, что второго раза не будет? В любом случае я был рад, что постригся и стал опрятнее. Нехорошо, если Кирилл подумает обо мне плохо. И о матери тоже: удивительно, мол, что ты такого неаккуратного человека до себя допустила.

Как же я мог столько лет не видеть сына, не носить его на руках, не кормить с ложечки манной кашей, не играть с ним в футбол? Я не учил его буквам, стрелять из рогатки, не рассказывал сказок, не читал ему книжек. Я, положим, тоже не знал своего отца, но мама-то говорила, что он не хочет нас видеть. А я — разве я не хотел видеть и сына, и Олю? Но получилось так, как вышло, обстоятельства выдались непреодолимые, может, Кирилл сначала меня выругает, а потом простит? От смущения мне захотелось сигануть в форточку, но в моём возрасте желания такого рода обычно остаются неудовл етв орёнными.

Кирилл же оказался сноровистее меня. Он сел напротив, снова надел очки и приступил к делу: «Ну что, познакомимся?» Я хотел налить ему из графинчика водки, но он бросил хозяйке: «Фанты, пожалуйста! И поскорее, мы торопимся, у меня запланировано важное деловое свидание». Голос уверенный и востребованный, не то что у меня. Это хорошо, пригодится в жизни. Немного смущали часы «Ролекс», по которым он постучал длинным полированным ногтем. Я таскал свою «Славу» уже лет тридцать, и ничего — тикают себе и тикают. Ногти у меня, правда, пострижены неровно, это оттого, что мне на себя наплевать. Ничего, привыкнет. И вообще всё это не страшно, и к «Ролексу» притерплюсь, и к наушникам, из которых доносилось: бум-бум. Лишь бы человек был хороший. Конечно, я его ничему не учил. Я вообще никогда с ним вместе ничего не делал. Что ж удивительного, что я пью водку, а он — фанту? Ничего, ещё не всё потеряно, ещё есть время заняться воспитанием вкуса и чувств. Он ещё молод, да и я ещё, может быть, поживу.