С тяжелым сердцем, преисполненном боли и горечи, Леонардо бесшумно покинул спальню. Подгоняя себя, не позволяя сомнениям закрасться в голову, мужчина стремительным шагом спустился вниз. Там, во внутреннем дворе, уже собрались почти все его воины, что прежде покинули вместе с ним стены замка. Они, общаясь меж собой, терялись в догадках, почему предводитель столь быстро покидает своего друга. Да и госпожи не видно. Быть может, их ждет очередной бой?
- Мой друг, повторяюсь – ты всегда можешь рассчитывать на меня, - окидывая Леонардо пронзительным взглядом, произнес Александр. Он с силой сжал его крепкие плечи. – Всегда.
- Спасибо. Я ценю это, - Леонардо обнял друга. Не все слова он сказал ему, не стал говорить, что опасается – что, оставшись здесь чуть дольше, может навлечь беду на Александра и его семью. – Пора.
Леонардо шагнул к Барону. Обхватив животное за темную голову, наклонил её к себе и прошептал:
- Ну, что, Барон, снова мы с тобой вдвоем.
Конь громко заржал, видимо, выказывая этим согласие и готовность послужить хозяину. Мужчина погладил его по густой гриве. Затем, отстранившись, обвел задумчивым взором своих воинов. Они стояли, ожидая приказа своего лидера. Сколько раз он говорил нужные слова перед самым смертельно опасным боем, одной фразой воодушевляя и наполняя силой. А сейчас – ему было трудно подобрать нужные мысли, чтобы озвучить их.
Как сказать своим людям, которые шли за тобой на смерть, людям, с которым ты прошел испытания, потери и славу, что теперь – ты отпускаешь их? Как сказать им это так, чтобы не зародить в их смелых сердцах бунт, не подвигнуть их на восстание, которое, безусловно, закончится чудовищными потерями?
Его люди. У каждого имелись семьи. Они так долго воевали. Он обещал им мир. Долгожданный мир. Он скажет им после, когда они отъедут от замка Александра.
- В путь! – сорвалось с губ Леонардо, и нормандский лев, ловко вскочив на коня, возглавил свое войско.
Уже не оборачиваясь, сжав челюсти и устремив свой взор вперед, мужчина первым покинул замок Александра. С виду могло показаться, что нормандский лев спешит на очередную битву – сильный воин, излучающий уверенность и бесстрашие. Но только Всевышний знал, что творилось в тот миг в груди Леонардо…
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
Замок Александра остался позади. Там же, за его надежными каменными стенами осталось и сердце Леонардо. Словно собственноручно он вырезал острым клинком этот кусок плоти. Теперь – в груди нормандского льва образовалась пустота – темная, мрачная, отдающая болью и холодом при каждом вздохе. Оказалось намного сложнее, чем думал мужчина. Невозможно выбросить, избавиться с легкостью от воспоминаний, которые услужливо рисовала перед его глазами память.
Все, так или иначе, было связано с Годивой. Она казалась ему везде – голубой небосклон виделся её глазами, шелест падающих листьев – слышался ласковым шепотом, ветер – ощущался прикосновением её рук. Любимая была везде…
Прилив злости – не к Годиве, а к обстоятельствам, сложившимся против них, окутал Леонардо. Барон, мгновенно ощутив перемены своего хозяина, громко заржал. Мужчина погнал коня вперед – хотелось в этой безумной скачке избавиться ото всех чувств, наполниться прежде столь хорошо знакомым львиным спокойствием, а еще лучше – равнодушием. Потому что, несмотря на принятое решение, Леонардо испытывал непреодолимое желание – развернуть Барона и направиться назад, в замок, в котором осталась она…
Но он этого не сделал.
Лишь сильнее вжав пятки в бока коня, помчался вперед, подставив лицо ветру – теперь уже порывистому, пропитанному морозным ароматом, обещавшим не самую теплую ночь, Леонардо устремился все дальше и дальше от той, единственной, с которой больше всех на свете хотел быть.
Сколько гнал так Барона – не помнил. Но, лишь когда ощутил, что животное под ним покрылось легкой испариной, только тогда сбавил ход, а потом и вовсе велел своим воинам разбить лагерь, благо, и место нашлось подходящее – небольшая поляна, надежно укрытая от чужих глаз соснами. Солнце как раз стало закатываться за горизонт, когда люди принялись расседлывать лошадей. Усталость была видна на мужских лицах, но - ни один из них, ни взглядом, ни словом – не пожаловался на это.
Леонардо, закончив заниматься Бароном, направился к костру. Его оранжево-синее пламя беспощадно пожирало сухие ветки. Раздающийся треск костра приглушал свербящий в голове мужчины шум. Хотелось тишины и какого-то облегчения, появление которого воин ожидал, полагая, что расстояние сгладит неприятные ощущения. Но нормандский лев в этот раз ошибся – потому что чем больше между ним и Годивой было расстояние, тем тягостнее становилось на душе.
Разумом он понимал – внутри него шла борьба. И он бы одержал верх, если бы не чувства… Вновь и вновь Леонардо мысленно повторял, что совершил этот поступок из любви к жене, что ей не место там, куда он отправится. Что она, нежная, прекрасная, будет испытывать трудности, а он – Леонардо, сильный мужчина, не сможет избавить её от них.