Незнакомец. Шелк и бархат

Тишина в нашей уютной кухне становится такой напряженной, что кажется, она вот-вот взорвется. Память Эрланда, которая однажды сделала его беззащитным, заставила в отчаянии и растерянности признать себя виновным в убийстве на Черном Склоне — неужели она снова стала реальностью, способной подтверждать или опровергать обвинения? В том, что осторожно произносит низкий тихий голос, есть что-то невыносимо жуткое:

— Белое пятно в моей памяти охватывало, судя по всему, довольно большой период времени. Я дрался с Робертом, это я помню. Следующее воспоминание — я сижу у стены с ружьем в руке, а мертвый Роберт лежит на полу. Между этими двумя, моментами последовал удар или шок, который блокировал мою память, так что из нее выпали события как до, так и после удара. Ретроградная и антероградная амнезия[13], если пользоваться медицинской терминологией. Это явление встречается довольно часто — например, у тех, кто попал в автомобильную катастрофу. Чаще всего деятельность памяти восстанавливается через несколько часов или несколько дней, белое пятно сужается и постепенно заполняется.

Он сидит на скамейке наискосок от Лидии Ульссон, чуть позади нее, сложив руки на груди и прислонившись затылком к стене. Создается впечатление, что он сообщает совершенно абстрактные сведения относительно устройства человеческой памяти и ее функций.

— В моем случае прошло очень много времени, прежде чем память начала восстанавливаться. И когда это произошло, частично, разумеется, и в очень странной форме, я не решался поверить, что это действительно воспоминания из моего провала. Я отгонял их, я убеждал себя, что это галлюцинации, что я слишком долго думал об этом и нафантазировал невесть что. Но галлюцинации имеют тенденцию растворяться, фантазии легко меняют свои очертания и содержание. А мои видения становятся все яснее и навязчивее.

— И что… и что ты видишь?

Это едва слышный шепот исходит от Бьёрна-Эрика, который, наполовину поднявшись с жесткой скамьи, с нарастающим возбуждением ждет его ответа.

— Я вижу Роберта рядом с собой на полу. Он, видимо, уже мертв. И я вижу еще одного человека. Он стоит у двери, держа в руке ружье. Но иногда ружье держит не он, а…

Ему не удается закончить фразу. Бьёрн-Эрик начинает раскачиваться, как будто перед очередным обмороком, и кричит:

— Я знаю! Я знаю! Я был там. Слышите, вы все — я был там. Я видел… я видел, как он протер на ружье отпечатки пальцев и отдал его… отдал его… ей.

Ружье

Пятнадцать лет он жил в постоянном страхе, в неослабевающем нервном напряжении. когда станет известна правда? Не должен ли он открыть кому-нибудь свою тайну?

Но кому? Матери? Нет, только не ей. Смерть Роберта и связанные с этим события и без того тяжело отразились на ней. Она часто плакала, казалась напуганной и подавленной, стала непохожей сама на себя. И потом… кто поверит рассказам одиннадцатилетнего мальчишки? Во время следствия и суда никто не приглашал его выступить свидетелем, так с какой стати им могли бы заинтересоваться потом? Кроме того, он понял, что не может донести — он был слишком слаб для этого, и родственные чувства взяли вверх.

Так он и рос, сгибаясь под тяжестью своей непосильной ноши, изуродованный тем ужасным шоком, который ему однажды довелось пережить. Он стал пуглив и замкнут, избегал людей, и часто падал в обморок по совершенно необъяснимым причинам. Его неоднократно обследовали и пытались лечить, однако таблетки и витамины не помогали, поскольку его болезнь была глубже и страшнее, чем могли предположить врачи.

Для нас — тех, кто выслушал его неожиданную исповедь этой темной летней ночью в заброшенной деревне, становилось все яснее по ходу его короткого и переворачивающего все рассказа, какое огромное облегчение он должен испытывать, когда ему приходится, наконец, снять с души этот груз.

Мы вновь переносимся в прошлое, в то майское воскресенье, когда Агнес Ульссон и Эрланд Хёк договорились о встрече в избушке на Черном Склоне, и когда старший брат Агнес в алкогольном угаре пустился по их следам.

Младший из трех детей замечательно провел вечер у Змеиного Озера, где он босиком перепрыгивал с камня на камень в воде у берега, чуть не поймал голыми руками окуня, резвился, напевая свои собственные радостные мелодии.

Внезапно он заметил лису, высунувшую острую мордочку из-за пня на опушке леса. Он с восторгом наблюдал за ней, однако радость оказалась недолгой. Почувствовав опасность, лиса повернулась и исчезла за деревьями.

Глядя ей вслед, Бьёрн-Эрик думал о том, как здорово было бы найти лисью нору, спрятаться неподалеку, замаскировавшись под пень, и наблюдать за лисой. А, может быть, в норе уже маленькие лисята? Или еще слишком рано для потомства? Он рассердился на себя за то, что не знает такой простой вещи. Надо спросить Роберта, Роберт — его кумир, он знает все о совах, зайцах, лисах и других лесных зверюшках. Он говорил, что много лис обитает вокруг Черного Склона, а прошлой осенью он застрелил одну буквально в нескольких шагах от избушки.