Незнакомка с родинкой на щеке

Вильчинский был несколько старше Глеба Викторовича, но едва ли ему исполнилось больше сорока. Он совсем не являлся красавцем и, вдобавок, лицо сильно портили мешки под его рыбьими глазами. В темно-русых волосах то там, то здесь поблескивала ранняя седина.

Он говорил по-русски правильно, должно быть этот язык давно уже был его родным. Однако характерные для поляков шипящие нет-нет, да проскакивали вместо звонких русских букв.

Правильного ответа на вопрос Вильчинского я не знала, но мне действительно было жаль извозчика.

— Вы правы, он дурак, - ответила я, не отведя взгляда, - но страх его попасться вам в руки мне понятен.

Вильчинский затушил папиросу и шумно вздохнул, не потрудившись ответить. Вместо этого снова спросил:

— Лидия Гавриловна, если я не ошибаюсь? Вы действительно располагаете важными сведениями по поводу убийства госпожи Хаткевич?

— Действительно, - ровным голосом ответил за меня Фустов. – Более того, я как ваш руководитель, Осип Вильгельмович, настаиваю, что Лидия Гавриловна должна участвовать в тех следственных действиях, в которых я посчитаю нужным. Могу я надеяться на вашу поддержку?

Тот же взгляд с прищуром внимательно всмотрелся в глаза Фустова, потом надолго переключился на меня – и его губы растянулись в делано приветливой улыбке:

— К вашим услугам, Лидия Гавриловна, - он светски поклонился. – Мне привычнее имя Юзеф, так прошу ко мне и обращаться.

И я вежливо кивнула в ответ, заранее уже зная, что другом своим, подобно Степану Егоровичу, я и Вильчинского, и Фустова едва ли смогу когда-нибудь назвать.

Глава XIII

Над Петербургом начинали сгущаться сумерки – я обнаружила это случайно, но тотчас вернулась мыслями к насущному делу. Дома Катюше было наказано отвечать, ежели что, будто я уехала подыскивать хрустальную люстру в столовую…

С господами Фустовым и Вильчинским мы еще раз оговорили положение дел. Ставить под сомнения показания извозчика Харитонова мужчины не собирались: вероятнее всего, он и правда не подозревал о готовящемся убийстве, а Клетчатый, он же Студент, рассчитывал, что бомбой непременно убьет и свидетеля, способного его опознать. Не подумал, что извозчик проявит деликатность, и, чтобы не мешать влюбленным, сойдет с коляски вовсе.

— Все же – почему Студент? – решилась уточнить я. – Он молод? Или был с учебниками? Почему?

Вильчинский поморщился, приняв мои слова за глупость, а Фустов терпеливо объяснил:

— Харитонов хорошо рассмотрел его лицо и запомнил – штатный художник уже делает портрет с его слов. Говорит, Клетчатый не так уж молод, ему около двадцати пяти. Худощав, высок, кучерявые волосы и глубоко посаженные глаза. Нос прямой, чуть длинноватый. На шею намотан большой клетчатый шарф – вся нижняя половина лица скрыта. Одет в длинное бесформенное пальто, руки все время держит в карманах. Да, и на голове у него студенческая фуражка с синим околышем[28].

— Едва ли он в самом деле студент, - вслух подумала я. – Ведь это след. Должно быть, фуражку надел, чтобы сбить полицию с толку.

Вильчинский, поджигая новую папиросу, вкрадчиво мне ответил:

— Как-никак практически каждый из задержанных «народовольцев» в прошлые года бывал либо студентом, либо отчисленным студентом. И возраст здесь не показатель: ежели платить нечем, то они и по десять лет, бывает, учатся.

Мне показалось, или Вильчинскому я действительно пришлась не по душе? Что касается меня, то, хоть рассуждения Вильчинского и были логичны, я все-таки не согласилась с тем, что это был студент.

К семи часам все насущные темы себя исчерпали. Кроме, разве что одной – Незнакомки, что потревожила мой дом. Я ведь изначально и связывалась с господином Фустовым только для того, чтобы о ней рассказать – но теперь медлила. Женя утверждал, что она человек случайный и никакого отношения к убийству генеральши не имеет. Вдруг это правда? Вдруг, выдав ее этим людям, я погублю ее? Я рассчитывала прежде, что смогу полностью довериться Фустову, поговорить с ним откровенно и открыто. Как со Степаном Егоровичем. Что мы лишь вдвоем отыщем ее и осторожно, без протоколов, все выясним. Теперь же для меня очевидным стало, что «осторожно» сделать ничего не получится. Либо я с ними и выдаю им Незнакомку с потрохами, либо – не стоит даже заикаться о ней.

Вильчинский затушил в пепельнице очередную, уже пятую, папиросу, отряхнул руки и деловито поднялся над столом:

— Ну так что – на сегодня все? Неужто я в кои веки успею к ужину в кругу семьи?

Я едва себя не выдала… потому как все еще не знала, стоит ли заводить разговор о незнакомке. Ведь если смолчать сейчас, но открыться им завтра или через неделю, то будет еще хуже. Я вовсе потеряю их доверие.

Должно быть, вихрь этих мыслей отразился таки на моем лице – потому что господин Вильчинский вопросительно на меня посмотрел:

— Хотите чем-то поделиться, Лидия Гавриловна?

— Нет, что вы… - невольно вырвалось у меня.

И я ясно осознала, что о Незнакомке благоразумнее все-таки умолчать.

Вильчинский же настороженно прищурился. Да и Фустов поглядел вопросительно – сыщики, одно слово. Пришлось выкручиваться.